чинить ему обтрепанные рукава. При ходьбе Роберт опирался на бамбуковую трость, которую ему привез из Индии кто-то из друзей. Блаум был немногословен и точен в выражениях, как и во всем остальном. При этом он обладал тонким чувством юмора, которое смягчало категоричность его утверждений. Студенты запомнили Роберта как самого доброго из всех преподавателей. У Анны был веселый и открытый характер; она ни в ком не могла заподозрить злых намерений, и поэтому зло обходило ее стороной. Роберт ценил в жене удивительную практичность и с первых дней семейной жизни передоверил ей принятие важных решений и управление бюджетом. Анна заботилась о супруге с материнской нежностью, стригла ему волосы и ногти, следила за его здоровьем, питанием и сном. Она всегда откликалась на первый зов. Супругам так необходимо было не расставаться, что Анна отказалась от карьеры скрипачки: ведь ей бы пришлось часто ездить на гастроли. Поэтому она музицировала только дома. Женщина взяла за привычку по ночам сопровождать Роберта в морг или в университетскую библиотеку, где он работал долгими часами над своими исследованиями. Оба любили одиночество и наслаждались тишиной закрытых помещений.

Пустыми улицами они возвращались пешком в бедный квартал, где находился их дом. По мере бесконтрольного разрастания города их район превратился в рассадник наркоторговли, кишевший борделями и воровскими притонами. Даже полицейские автомобили не рисковали заезжать туда после захода солнца. Но супруги Блаум спокойно ходили по своему кварталу днем и ночью, и никто их не трогал. Супругов знали все. Не случалось заболевания, о котором не консультировались бы с Робертом; не бывало ребенка, не попробовавшего в детстве галет, испеченных Анной. Чужакам, объявлявшимся в квартале, сразу же доходчиво объясняли, что этих стариков обижать нельзя. Попутно сообщалось, что семья Блаум – гордость нации, что сам президент вручал награду Роберту и что супруги пользуются таким уважением, что даже жандармы, когда вторгаются в квартал на бронированных автомобилях и ломятся поочередно во все двери, супружескую чету не трогают.

Я познакомилась с Блаумами в конце шестидесятых, когда моя крестная в приступе помешательства проткнула себе горло ножом. Когда мы привезли ее в больницу, кровь из раны хлестала потоком, пульсируя в такт биению ее сердца. Никто и не надеялся спасти эту женщину. Но нам повезло: в больнице был доктор Блаум, и он тотчас взялся пришивать голову крестной на место. Ко всеобщему изумлению, больная выздоровела. Пока она шла на поправку, я немало времени провела у ее постели, и мне удалось несколько раз поговорить с Робертом. Постепенно между нами завязалась крепкая дружба. У супругов Блаум не было детей, а их, на мой взгляд, им очень не хватало. Со временем оба стали относиться ко мне как к дочери. Я часто их навещала, но старалась не приходить поздним вечером, дабы не искушать судьбу в опасном районе. На обед они угощали меня каким-нибудь особенным блюдом. Я любила помогать Роберту в саду, а Анне – на кухне. Иногда Анна брала в руки скрипку и пару часов радовала меня своей игрой. Блаумы дали мне ключ от своего дома, и, когда они бывали в отъезде, я ухаживала за их собакой и поливала цветы.

Роберт рано добился успеха, хоть война и затормозила его карьеру. В том возрасте, когда другие врачи лишь начинают самостоятельно делать операции, он уже успел опубликовать несколько ценных статей. Но его известность началась с книги о праве пациента на эвтаназию. За исключением тех случаев, когда заболевал кто-то из друзей или соседей, частная практика Роберта не привлекала. Блаум предпочитал работать в государственных больницах для неимущих. Там он мог принимать больше пациентов и каждый день узнавать что-то новое. Длинные смены в палатах для умирающих выработали в нем сострадание к этим хрупким телам, прикованным к аппаратам для поддержания жизни, мучимым бесчисленными иголками, трубками и шлангами. Наука отказывала несчастным в праве на достойный уход из жизни под тем предлогом, что за больного надо сражаться любой ценой до его последнего вздоха. Роберт страдал от невозможности помочь умирающим покинуть этот свет. Напротив, он был обязан насильно вытаскивать агонизирующих с того света и возвращать в этот мир. Иногда мучения очередного больного были так ужасны, что неотступно стояли у врача перед глазами днем и ночью. Анна ночами будила мужа, потому что он кричал во сне. Под покровом простыней он в отчаянии обнимал жену, уткнувшись лицом ей в грудь.

– Почему ты не отсоединишь трубки и не облегчишь страдания этого бедняги? Это самое гуманное, что ты можешь сделать. Он все равно умрет – рано или поздно…

– Я не могу, Анна. В законе четко сказано, что никто не вправе лишить жизни другого человека. Но для меня это вопрос совести.

– Мы уже столько раз через это проходили, и ты всегда мучаешься угрызениями совести. Ведь никто не узнает: это займет всего несколько минут…

Если Роберт когда-нибудь и решился на этот шаг, об этом знала только Анна. В своей книге доктор Блаум писал, что смерть, несмотря на сложившийся за многие века жуткий образ, – всего лишь избавление от износившейся внешней оболочки, в результате чего дух воссоединяется с энергией космоса. Агония, как и рождение, этап жизненного пути, и она заслуживает такой же чуткости. Нет никакой заслуги в попытках продлить биение сердца и телесные судороги за пределы того срока, который отведен человеку на земле. И задача врача состоит в том, чтобы облегчить страждущему уход из жизни, а не в том, чтобы регистрировать все новые виды невыносимых мук. Однако такое решение не должно основываться только на профессиональном мнении врачей или на сострадании родственников – необходимо, чтобы закон определил четкие критерии правильного выбора.

Предложение доктора Блаума вызвало переполох среди священников, адвокатов и медиков. Вскоре дискуссия вышла за рамки научных кругов и выплеснулась на улицы. Мнения граждан разделились. Впервые кто-то затронул столь деликатную тему: ведь говорить о смерти было не принято. Ставка делалась на бессмертие, и каждый в глубине души хотел жить вечно. Пока дискуссия велась в философском плане, Роберт Блаум свободно излагал свое мнение, выступая на различных форумах, но как только его теория превратилась в предмет развлечения толпы, он с головой ушел в работу, придя в ужас от бесстыдства, с которым за его теорию ухватились коммерсанты. Смерть выдвинули на первый план, лишив ее трагической правды и превратив в модную тему для разговоров.

Одни журналисты обвиняли Блаума в продвижении эвтаназии, ставя знак равенства между его научной теорией и идеями фашистов, другие же, напротив, провозглашали