Шрифт:
Закладка:
- Моя песня, конечно, дождливого рода, - сомневаюсь, что в моем хрипе эти слова были различимы. Но они помогли мне выдернуть чеку.
Вдруг вспомнились встретившиеся мне на недолгом боевом пути люди. Витек, запихиваемый в вертолет - что самое забавное, американский. У них там еще поляк с нами остался, чтобы еще раненого смогли взять. Боевой паренек, неплохо говорящий по-русски.
Вспомнился комроты, пристреливший дерьмократа и, похоже, погибший в развалинах соседнего дома.
Вспомнился взводный - настоящий, буквально символический Ванька-взводный, умерший в самом начале сегодняшней катавасии.
Вспомнился офицер, оттащивший меня от немца, которому я буквально снес башку прикладом. Надеюсь, вы живы еще там, поляк и офицер? Вы хорошие люди.
Боль резко усилилась, и я на несколько секунд потерял сознание. Или не потерял - но перед глазами уже все плыло.
Наконец, вспомнились друзья, родители, девчонка, с которой так глупо поругался не так уж и давно. И с которой теперь уже никогда не помирюсь. Вспомнилась кошка, каждый вечер приходящая спать ко мне на кровать - и требовательно мяукающая, если я засиживался перед компом.
Я не знаю, как закончится эта очередная война. Я не знаю, сможет ли хоть на этот раз Россия стать первой.
Я этого никогда не узнаю. Но я верю. Верю в нас, в русских и не очень людей, которые смогут, наконец, вопреки всему взять свое. И никому никогда не отдать.
- Прости, мама, - сил держать гранату у меня больше не осталось...
Лишь бы жизнь продолжалась...
Александр Суров. Разведчик. ОСН. Белоруссия
Ожидание.
Щёлк... Патрон... Щёлк... Патрон... Щёлк... Всё... Двадцатый.
Двадцать патронов в укороченный магазин. Остался ещё один "двадцатка" и четыре "тридцатки". Я готов.
Доклад замку, что средства связи и навигации исправны и готовы к работе. Сергей кивает и разрешает отдохнуть невдалеке. Группа готовиться к передислокации к линии фронта.
Шум вертолётных турбин и стрёкот лопастей. Кажется это к нам...
Вертушка, заложив вираж над лагерем, рухнула камнем на посадочную площадку. Передняя стойка шасси прогнулась от удара, но выдержала и не сломалась... Тут же, не дожидаясь, когда остановится лопасти, к ней бросились медики, пожарные и другие...
И было от чего - из распахнутого люка вылез, едва покачнувшись при встрече с землёй, один из разведчиков. Левая рука, перебинтованная от запястья до шеи окровавленным бинтом, затем подбежавшие стали принимать носилки.
Где-то это уже было... Сидящие на земле у палаток, перед носилками с телами товарищей, бойцы... К которым никто не решался подойти.
Забирая лежавшие в десантном отсеке вертушки вещи спецназовцев, я увидел, что пол сплошь залит ещё не засохшей кровью, усеян окровавленными бинтами, упаковками препаратов и грязью.
- Что встал, помоги смыть, - борттехник спокойно прошёлся по лужам крови и полез в потроха вертолёта. - Ведро вон, в хвосте.
Вечером нас перебросили ближе к линии фронта.
Представьте, что в вашей памяти всплывает старая фотография... Ещё чёрно-белая... С затейливо вырезанными краями.
На том снимке ребята с нашего двора...
Верхний ряд - ребята постарше, но всё равно стоят на ступеньке подъезда.
Нижний ряд - мелкие. В том числе и я. Зима... Мы все по-детски чисто и искренне улыбаемся в объектив, ожидая, когда же вылетит птичка. Мы живём в своём мире, который понятен только нам - детям, где палка - это меч, сделанный на коленке самострел - грозная винтовка, а горка - это замок, который надо штурмовать, взбегая по ней, чтобы получить пинка от злого дракона и съехать вниз.
Верхний ряд... Женя - где же ты? Куда ты уехал... Без тебя трудно биться с врагом. Олег? Выходи же, наконец, вспомним, как ты разбил стекло в доме напротив... Стас - соня, хватит спать... Справа - Сашка "Сексафон"... Сколько мы с тобой смастерили рогаток и самострелов... Слева - Сашка "Прима" - вынеси нам Колу... Мы же знаем, что у тебя в холодильнике всегда полторашка есть!
Жизнь... Ты раскидала нас... Погиб в автокатастрофе Олег. Женя... До сих пор сидит, отбывает десятилетку за убийство и выйдет совсем стариком - здоровье. Стас просто пропал на просторах России - то слухи загоняют его в Магадан, то в Калининград. Сексафон - сейчас где-то под Москвой... Увы, мы с ним теперь не друзья, хотя я не знаю, почему мы перестали ими быть... А Прима... Прима еле выжил при покушении на его отца и был спешно увезён матерью куда-то в Польшу, к родне.
И теперь же он стоял передо мной...
Командир отряда договорился с командованием и нас после очередных занятий по тактике, где нас старательно топили в болоте, закинули в грузовик и повезли на аэродром - отрабатывать высадку с вертолётов.
Так как все белорусские и российские борта были загружены заявками, нас ожидал сюрприз - четыре американских вертолёта и небольшой контингент американских войск.
Их уже убирали в тыл, интернируя, дабы не провоцировать конфликт САСШ и Германии. Но сейчас от них не требовалось вылетать на линию фронта - просто быть учебным транспортом.
Приму я узнал. И не поверил глазам своим... Он почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня...
Я точно знаю, что всплыло в его голове - эта старая, чёрно - белая фотография.
У нас было всего пятнадцать минут... Пятнадцать минут до вылета и так много всего, что нужно успеть рассказать: про себя, про друзей, про жизнь в Бурятии и в Арканзасе, про школу, про спорт и про жизнь у меня и у него.
Я видел его замотанную в бинты шею - пуля снайпера пробила ее, но оставила в живых. А он лежал и смотрел на меня, тяжело узнавая. Исхудавший, обугленный изнутри...
Но, все же, это был он - Прима... Первый! Саня Кшетуский...
Я стоял над ним, забыв про этот долбанный, сошедший с ума мир и улыбался ему. Совсем как тогда, зимой девяносто четвёртого, у подъезда, мы улыбались друг другу. Сами не зная - почему мы улыбаемся?
Что ждет нас впереди? Нам, если честно, похер... У нас ещё целых пятнадцать минут.
- Ну, здорово, янкес ты долбаный!
