217 См.: Минаева Н.В. Люди русского Сопротивления. М.: ПИК: Academia, 2004; интернет-ресурс: www.ninavasminaevanarod.ru/ ludi/chai5.htm. Как указывает Минаева, есть основание полагать, что это тот самый гестаповец-энкаведист, который позднее опубликовал мемуарно-пропагандистскую брошюру: Владимиров С. Записки следователя гестапо. М.: Издание Советского комитета по культурным связям с соотечественниками за рубежом, 1970; см. также журнальную публикацию: Москва. 1971. № 6–8.

218 Родители из Турции переселились в Россию после завоевания ею Карсской области. Кромиади писал: «Наши греки Россию не только любили, но и гордились ею, за нее стояли головой». Подробную справку о Кромиади (1886, по документам после 1930 г. — год рожд. 1893, — 1990) см. в кн.: Александров К.М. Указ. соч. С. 523–529.

219 Кромиади К. Памяти Владимира Михайловича Деспотули // Голос Зарубежья (Мюнхен). 1977. № 6. С. 33.

220 В1949 г., когда семья Кромиади готовилась к переселению в США, А.Ф. Керенский подписал «аффидавит» (поручительство) для иммиграционных властей.

221 Описывая в одном из своих очерков русских эмигрантов, проживавших в деревянных бараках в Темпельгофе под Берлином, Деспотули упомянул (не называя имени) и Кромиади: «В бараках я бываю у шофера К., лихого офицера, беззаветно-храброго, честного борца за русское дело. В минувшую войну мы встретились с ним впервые на Менджильском мосту в Персии. Затем судьба нас сводила несколько раз во всевозможных условиях гражданской войны, а несколько лет тому назад шофер элегантной машины окликнул меня на улице Берлина. На шоферские заработки ему приходится содержать семью, в которой и жена, и старшая дочь также помогают зарабатывать. Приятное довольство, никаких жалоб, любовь к России и теплые воспоминания о сказочной Персии, куда мы юными подпоручиками, полными надежд и решимости, прибыли, чтобы «драться до последнего…»» (Деспотули В. Русский Берлин — эмигрантское захолустье. На огромный город осталось несколько тысяч русских // Рубеж (Харбин). 1933. 23 сентября. № 39. С. 13).

222 В нашей работе щедрую поддержку оказал Гумбольдтовский фонд (Alexander von Humboldt-Stiftung, Бонн). Выражаем глубокую признательность О.Е. Блинкиной («Мемориал», Москва), Н.Л. Казанцеву (Буэнос-Айрес), Н.В. Петрову («Мемориал», Москва), Мануэле Путц (Бремен), Б.А. Равдину (Рига), М.Б. Рогачеву («Мемориал», Сыктывкар), О.М. Одинец (Париж) и нашему соавтору Г.Г. Суперфину (Бремен).

Письма В.М. Деспотули

1

Берлин, 27 мая 1956

Вы, дорогой Константин Григорьевич, — единственный — из оставшихся здесь — свидетель всей моей жизни за период 40 лет. Поэтому мне особенно дороги именно Ваши строки и именно теперь, когда я чувствую себя чужим и ненужным среди новых людей.

39 лет тому назад в солнечной Персии встретились мы юными офицерами, полными веры в правду жизни. На многих этапах скрещивались наши пути, по существу своему, идя всегда параллельно. Чрез все невзгоды, горести и лишения, пронесли мы до сегодняшнего часа неугасшим огонь нашей веры. Так пусть и те немногие дни, которые нам осталось доживать, будут украшены светом старой и верной дружбы.

Я пишу Вам эти строки в моей загородней «вилле» (Laube b. Наkenfelde, Spandau), где я 14. V. 45 был арестован и на самолете отправлен в Москву. После у месяцев следствия — Воен<ный> Трибунал (председатель — грек подполк<овник> юстиции Кипарисов)I, смертн<ый> приговор, тут же замененный 10 годами испр<авительно>-труд<овых> лагерей, — тогда, в 1945 г., практиковались такие заменыII.

До 1949 г. (ноябрь) я провел в лесозаготовительном лагере Вятлаг в Кировск<ой> обл<асти>III, а оттуда, как не поддающийся исправлению, был отправлен в особо режимный лагерь в Заполярье (Минлаг), где и провел весь срок до 15. IV. 55 г., когда мне официально было объявлено о моем освобождении с обязательством проживать в Доме инвалидов в Потьме (Мордовск<ая> АССР) под надзором МВД. Это, так сказать, улучшенное издание лагерей. Там я провел время до 13. XII. 55, когда меня ночью впихнули в проходивший через Потьму из Караганды транспорт немцев и 18. XII. я оказался в Эйзенахе (DDR), откуда лишь 23. XII. мне удалось вырваться в Берлин. За все эти 10 л. и 8 мес. я не имел переписки и ничего не знал о судьбе своей жены (Dr. Elfriede Fechner)IV. Лишь в Потьме мне удалось установить связь с Берлином и я стал получать написанные на пишущей машинке письма, якобы от моей жены. Она же, бедняжка, в действительности сидела в каторжных тюрьмах Вальдхейм, Бауцен, Хохенек, так как была приговорена к 15 годам каторжных работа

В рождественский сочельник я вернулся на свою старую, полуразрушенную квартиру в Halensee, чудом сохраненную мне 72-летней тещей и только тут узнал, что все последние 8 месяцев я получал письма, написанные подругой жены, также возвратившейся из тюрьмы: чтобы скрыть от меня истинную судьбу жены, она решилась на такой поистине героический шаг.

А дальше как в дешевом сентиментальном фильме. В новогоднюю ночь, когда часы на башне Hochmeisterkirche начали отбивать последние удары уходящего 1955 года, раздался звонок и явилась освобожденная по амнистии из тюрьмы Hoheneck моя, подлинно уж ни в чем неповинная, несчастная страдалица.

Вот вкратце — этапы моего крестного пути. Если удастся встретиться, — я расскажу Вам, почему именно — и как удалось мне устроить так, что я вырвался.

Во всяком случае, — факт, что я жив, что я сижу в той самой избушке, откуда и лет тому назад меня уволокли, чтобы познакомить со всеми прелестями советского рая. Дорогой ценой заплатили мы оба за это знакомство, — у меня, например, не осталось ни одного зуба. Но, может быть, необходимо было и это тяжкое испытание, чтобы закалить ненависть, укрепить непримиримость.

Вы спрашиваете о здоровье. Оно оставлено там, в Заполярье.

Только теперь — через пять месяцев — мы начинаем постепенно приходить в себя. Но живем мы отшельнически, нигде не бывая, никого сами не принимая и не давая знать о себе решительно никому. Только Вам и В.А. ЛарионовуVI я просил НАЦПРЭ сообщить о моем возвращенииVII. В Сан-Франциско каким-то образом узнали о моей судьбе и я получил оттуда письма от своих бывших сотрудников РождественскогоVIII, ТороповаIX, ЧарковскогоX. В Германии узнал о моем возвращении д-р ЛейббрандтXI, приславший нам из Бонна очень трогательное поздравление. Поздравил меня и д-р АденауэрXII, а также бургомистр ВильмерсдорфаXIII, приславший корзину цветов.

Зато до сих пор, как StaatenloserXIV, я не признан как HeimkehrerXV и потому не получаю никакого вспомоществования.

Но это не важно. Важно то, что я свободен; вероятно, много, много времени должно пройти, чтобы окончательно успокоить нервы после всего пережитого.

Я знаю, что и Вам здесь было нелегко.

Но думаю, что все грехи, какие у меня могли быть, искуплены теми нечеловеческими страданиями, которые, слава Богу, остались позади и о которых вспоминать не стану.

Письма на имя