— Даже дыхание не сбил и не запыхался? Ты в школе этой продвинутый курс боевых искусств что ли преподаешь?

— Почти угадал, — улыбнулся довольный произведенным эффектом Виктор. — Но все же и с книжками приходится работать.

Девушки дружно фыркнули, заинтересовав этим священника:

— Он не договаривает, не так ли?

— Скажем так: по поводу книжек он очень сильно скромничает, — высказалась за всех Мерула. — У него в голове огромная библиотека наизусть запомненных книг.

— Ого, ты освоил технику построения внутреннего дворца памяти? — восхитился Дарий.

— Ты тоже так умеешь? — удивился Виктор.

— А как ты думаешь, я могу хранить в своей памяти события почти двухтысячелетней давности? — усмехнулся переживший десяток-другой империй мужик. — Только обычно бессмертные к этому не раньше второго-третьего столетия жизни приходят. Когда выясняют, что не могут вспомнить что-то очень для них дорогое. А некоторые так и не приходят, полностью теряя свою человечность.

— Впервые вообще задумался об этом, — признался перерожденец, но решил сменить тему, пока не начались неудобные вопросы: — Так как оцениваешь мои навыки?

— Повторю: с боевым шестом особо по улицам не походишь, но, если ты что-то придумаешь… Ну, на открытой местности я бы с мечом не рискнул против тебя выходить. Однако в таком случае я просто перевел бы бой в помещение.

— А разве меч — это не самое лучшее оружие? — спросила княжна.

— Я бы сказал, что меч — это самое универсальное оружие, — ответил ей Дарий. — Поверь, когда дубина такой длины прилетает с максимального замаха, станет очень плохо даже в тяжелом доспехе. Без доспеха — переломает все кости, попадет в голову — убьет. Обратила внимание, когда он на максимальном замахе держится за самый конец палки?

— Ага, — подтвердила Цири. — Тогда самый сильный удар?

— Именно! — улыбнулся девочке, похоже, все еще сохранивший в себе любовь к оружию Дарий. — Удар колоссальной силы получается. Конечно, потом надо сменить позицию, вернуть правильный хват, но, если попал — скорее всего, бой уже окончен.

За этой беседой одиннадцатилетней девочки и прожившего девятнадцать веков мужчины они вернулись в кабинет.

— Но ведь, наверное, в маленьком помещении меч лучше? — предположила Цири.

— Всё так, — кивнул улыбающийся Дарий. — Он всегда хорош, но когда он выходит на поле, где доминирует специализированное оружие, он терпит сокрушительное поражение. Всему своё время, и время всякой вещи под небом, — произнёс он, выразительно посмотрев на Виктора.

— Екклесиаст, третья глава, — усмехнувшись ответил тот. — Правда, мы нарушаем уже вторую строку: «Время рождаться, и время умирать».

— Да, тут ты прав, — ничуть не расстроился священник. — Но мне больше всего нравится: «И так увидел я, что нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это — доля его; ибо кто приведёт его посмотреть на то, что будет после него».

— «Вот еще, что я нашел доброго и приятного: есть и пить и наслаждаться добром во всех трудах своих, какими кто трудится под солнцем во все дни жизни своей, которые дал ему Бог; потому что это его доля».

— Пожалуй, на этом нам стоит закруглиться, — объявил посмеивающийся Дарий, — а то утомим твоих спутниц. Но в будущем было бы интересно пообщаться на тему буддизма, там огромный пласт философии про счастье и довольство жизнью… Ох, что-то меня опять занесло.

— Ты и в нем разбираешься? — удивилась Пенни и тут же смутилась: — Ах да, девятнадцать веков. В голове не укладывается.

— Я восемьдесят лет был буддистом, но давайте вернемся к делам насущным, — священник сдержал свои порывы, хотя было заметно, что он жаждал новых слушателей. Но дело — прежде всего. — Сразу скажу, что мне это неприятно даже в отношении таких сущностей, которых многие и людьми-то не назовут. И предупреждаю — если ты заиграешься, я перестану с тобой работать.

— В смысле заиграюсь? — недоуменно переспросил Виктор.

— Если начнешь убивать невинных, непричастных или тех, чью судьбу еще можно изменить.

— А как я их буду отделять одних от других? Я, в отличие от тебя, не вижу, кто добрый, а кто злой.

— Поэтому я и буду говорить, кого убивать, а кого пощадить.

— Ты вроде как станешь моим наводчиком? — догадался Виктор. — И похоже, что у тебя есть глаза и уши за пределами храма.

— Иногда хватает и того, что я слышу в исповедальнях, — тоскливо произнес священник. — Я ведь фактически чужие грехи на себя беру, дабы их душу облегчить…

— И, как я понимаю, ты не предлагаешь мне убивать тех, кто тебе исповедуется в совершении преступлений.

— Конечно нет! — даже возмутился Дарий. — Таинство исповеди священно. Но, слушая, как тут человек пожелал зла этому, другой ему же… В итоге складывается паутина, где люди грешат из-за одного единственного паука. Если этот паук Бессмертный — я могу отдать его тебе.

«Да уж, тут над всеми злыми пауками сидит один добрый, — восхитился Виктор. — Пожалуй, это идеальный вариант для меня».

— Но ты ведь не просто так собирал всю эту информацию? Не меня ведь дожидался.