Шрифт:
Закладка:
Как знаток и как один из лучших воинов русской армии, полковник Ковалинский это сразу осознал. Его слова были понятны сердцу солдата – не исполнишь моего приказа, сочту тебя за предателя. Просты были его слова и понятны, потому иного языка солдаты не понимали. И я скажу больше, что только категорические приказы могут держать армию на высоте, и это касается как офицеров, так и солдат. Без беспрекословного подчинения нет армии и нет войска.
М. Борель
К ЧЕРНОМУ МОРЮ[534]
7 марта 1920 года полк в составе дивизии выступил из станицы Крымской в Тоннельную. Идти пришлось вдоль линии железной дороги, по обочинам, так как дорога от дождей и продвижения обозов размякла и была приведена в негодность.
По пути к нашей дивизии присоединились мариупольские[535] и клястицкие[536] гусары с чугуевскими уланами, составлявшие бригаду из трех полков под командой генерал-майора Чеснакова[537].
Удивительно красивое зрелище представляли длинные цепи всадников различных полков со своими пестрыми флюгерами на пиках, тянувшихся вдоль полотна железной дороги. Развертывалась лента самых разнообразных цветов. В одном кулаке было собрано до 3000 всадников, представлявших серьезную силу. И так больно сжималось сердце при мысли, что мы отходим и все приближаемся к морю. Лошадей, имущество – все это придется бросить на берегу, если не будет принято решение двигаться на Тамань и даже в Грузию или обратно через казачьи области в Крым.
В станицу Тоннельную мы прибыли под вечер. Расположились тесно, так как станица была небольшой, а людей – много. Но мы рады были укрыться под крышей, ибо почти целый день накрапывал дождь. Воздух был мозглый, дул холодный, пронизывающий насквозь ветер.
Несмотря на то что отход совершался в полном порядке, чувствовался упадок сил. Надежды постепенно угасали, а впереди оставалось все то же неизвестное, но уже близкое и страшное будущее, на которое мы шли безропотно и о котором мало упоминалось в разговорах… И на вопрос: «Что будет с нами?» – многие отвечали: «Что Бог даст, Его Святая Воля». Грустью повеяло от рассказа, как расстался взвод изюмских гусар со своими офицерами. Когда вахмистр вошел в квартиру, где был размещен этот взвод, то она оказалась пустой. На столе была оставлена записка командиру эскадрона, в которой было написано:
«Господин ротмистр! Зная ту тяжелую обстановку, в которой находится наша армия, и зная ту ответственность, которую вы несете за участь ваших подчиненных… мы решили уйти в горы. Но верьте, что при первой возможности мы снова будем стремиться присоединиться к эскадрону. Мы уходим, чтобы облегчить вашу ответственность об оставшихся. Благодарим вас и всех господ офицеров за все то хорошее, которое мы видели от вас. Будем с нетерпением ждать момента, когда снова возродится Великая Россия…»
* * *
В станице Тоннельной к нашей дивизии были приданы, кроме бригады генерала Чеснакова, еще четыре полка 1-й Донской казачьей дивизии[538], под командованием генерала Дьякова[539]. Таким образом, несколько частей кавалерии были сведены в один кулак под названием отдельной конной группы, командование над которой принял генерал Барбович.
16 марта утром дивизии было приказано построиться на церковной площади. Дул сильный норд-ост, моросил мелкий дождь, было холодно и неприветливо. Часам к 8 собрались все полки и построились в резервную колонну. Выступление не предполагалось, все утро дивизия простояла без дела. Для развлечения и подбодрения играли изредка трубачи украинских гусар, но нам было не до музыки.
Часов около 12 пришло распоряжение двигаться Гвардейскому кавалерийскому полку в станицу Натухаевскую. С радостью взгромоздились мы снова на своих коней и в колонне по три начали вытягиваться вдоль по улице, по дороге в Натухаевскую. Пройдя станицу Тоннельную, мы начали спускаться по живописному шоссе. Выглянуло солнышко, ветер стих, стало теплее и повеяло весенним благоуханием. Там, на горе, еще бушевала стихия, а здесь какая резкая перемена климата, какая чудная панорама открылась перед нашими глазами. Вспаханные поля, вьющаяся торопливая речонка, пропадающая где-то вдали, на самом горизонте. Хутора, мирно пасущееся стадо – все это так радостно воспринималось душой, жаждавшей покоя после всего пережитого.
Мерно ступали кони, осторожно спускаясь по крутому склону. Красивой волной двигались всадники, вытянувшись на несколько верст. Доносилась звонкая песнь впереди идущих эскадронов. О завтрашнем дне не думали сегодня: так было привольно и хорошо.
Часа в 4 вечера мы вошли в станицу Натухаевскую, где квартирьеры нас разместили по хатам. Еще утром были посланы от нашего полка на крайний левый фланг, в Анапу, конногренадеры для связи с казачьей гвардейской бригадой, вышедшей из Новороссийска для охраны побережья и занятия переправы около колонии Джигинской.
Из станицы Натухаевской была послана в направлении на станицу Варенковскую бригада генерала Чеснакова, также для занятия переправы, чтобы задержать, в случае напора, противника. Но обе эти операции оказались малоуспешными. Бригада генерала Чеснакова наткнулась на большевистские заставы еще далеко до мостов, которые, как потом выяснилось, были заняты противником еще рано утром и через которые уже проследовали несколько эскадронов красной конницы с артиллерией на Анапу. Генерал Чеснаков спешил полки после того, как раздались первые выстрелы, и решил атаковать красных в пешем строю, предполагая, что противник еще не успел подтянуть все свои силы. Но тут ему было оказано упорное сопротивление, после чего генералу Чеснакову пришлось отойти, так как атака была бы все равно безуспешной, да и не отвечала бы первоначальной цели.
16-го вечером, в день нашего прихода в станицу Натухаевскую, нам еще ничего не было известно о неудавшейся попытке бригады генерала Чеснакова занять переправу у станицы Варенковской. Стало лишь известно, что положение наше сильно изменилось к худшему и что завтра предстоят тяжелые передряги.
С грустными думами легли мы спать, сотни раз перебирая у себя в голове, «что день грядущий нам готовит?». Часов около 6 вечера пришло приказание от полковника Ковалинского, в котором официально сообщалось, что обстановка становится с часу на час серьезнее и поэтому необходимо усилить на ночь охранение, чтобы оградить себя от внезапных нападений. Далее сообщалось, что начальник дивизии приказал собраться полкам и построиться завтра к 5 часам утра на церковной площади.
* * *
17 марта, к назначенному сроку эскадроны начали стягиваться к сборному месту. Молча выравнивались драгуны, уланы и гусары. Зловещая тишина веяла в воздухе, и только фырканье коней и голоса командиров, изредка передававших приказания своим людям, нарушали
