Этакое вот выросло созданье! Строгих правил, презрительное ко всем… остальным…

– Девушка, приехали! – остановив автобус, обернулся шофер. – Вам, вам говорю!

– Ах, да, спасибо…

Прихватив сумку, Заркова вышла на остановке. Автобус покатил дальше, подняв тучу пыли. Вместе со Светой еще вышло человек пять местных… гурьбой зашагали к поселку… Как бараны – толпой.

Естественно, Светлана с ними не пошла – подождала на остановке, пока пройдут. Стояла, пялясь в смартфон, будто ей кто-то звонил или слал сообщения. Да некому было ни звонить, ни слать! Сама она тоже никому не звонила, даже матери – и то изредка. Даже сейчас не позвонила – зачем? Недавно ведь сообщила, что заедет на днях…

– Здравствуйте, девушка! Извините, что отвлек… Вы так изысканно выглядите. Не то, что все здесь.

Хм… так она и не «все»!

И впрямь – изысканно… Если считать изысканностью предельно деловой стиль, который предпочитала по жизни Светлана. Темная юбка, вовсе не короткая, правда – с вырезом, колготки – несмотря на жару, черные туфли на низком «офисном» каблуке, строгая кремовая блузка без всяких «вольностей», круглые большие очки – девушка и вправду была немного близорука…

– А я – фотограф, вернее – фотохудожник, – представился высокий, несколько сутуловатый, парень лет тридцати или чуть больше. Некрасивый, смешной, с забавными оттопыренными ушами «ботаник»…

Ого – и впрямь, фотоаппарат у него! Похоже, профессиональная камера… Впрочем, Светлана в этом не разбиралась.

– Хожу вот, природу фотографирую… Ах, здесь такие красивые места!

– Ну, разве что природа… – девушка скупо улыбнулась. – Импрессионистам, наверное, понравилась бы… вполне…

– О, любите импрессионистов?

– Ну да… Моне, Сислей… Дега…

– О, Дега, эти голубые балерины… Меня, кстати, Юрой зовут. Извините, что навязался.

– Да ничего… Светлана.

– Очень, очень приятно! Смотрите, какая красивая липа! Сейчас я ее… А вон там… там еще красивее! Не хотите взглянуть? Для фотохудожника это просто рай какой-то! Вон, туда, по тропинке… Давайте вашу сумку… Не тяжело? Ну, как знаете… Ой, гляньте-ка!..

Банька выдалась славная. И девки боярину понравились. Очень. Особенно – светленькая, кареглазая Яра – Ярилка. Ну и темненькая, Зара, тоже ничего. Правда, обе тощеваты, голенасты… Зато много чего умеют! Особливо, если вдвоем… И где только научились такому сраму? Гюрята Степанович аж в краску впал… Правда, сии утехи – это уже без князя были…

А после баньки сели за стол. Уже, ясно, без девок – еще не хватало, челядь-рабынь за хозяйский стол пускать!

И тем не менее…

– Хороши девки! – намахнув кружку браги, честно признался боярин. Брыластый, раскрасневшийся после бани, с потным лицом и мокрою бородою, Гюрята Степанович пользовался княжьим гостеприимством вовсю. Попробовал уже и мальвазицы, и медку… А вот и пироги, и каши, и ушица… Еще и кисель белый, овсяный, с конопляным маслицем, и кисель красный, из прошлогодних сушеных ягод – гость только успевал наворачивать. Довмонт же лишь прятал улыбку, знал – любит кисель боярин. Наверное, еще пуще, чем девок.

– Ты, Гюрята Степаныч, тиуну своему да воеводе посланьице отпиши, – продолжал начатый разговор князь, – чтоб человечка моего, как надо, приняли и в дознании его во всем помогали.

– Отпишу, отпишу, – гость, отдуваясь, покивал… и, хитро прищурясь, вновь спросил про девок. Точнее – про Ярилку, светленькую.

– Ты мне кареглазую-то не продашь, княже? Я б за нее, сколь скажешь, дал бы! Больно уж хороша! И где только выучилась… такому…

– Из Сарая сбежала… – хмыкнул Довмонт. – А там, знаешь – город огромный, всякому сраму научат. А продать я тебе, увы, не смогу! Потому как она не моя раба!

– А-а-а…

– Не моя, но одной доброй моей знакомой вдовы…

– Уж, не разбойницы ли Рогнеды? – Собакин тихонько захихикал и затряс бородою. – Помню, помню… уж-о-о…

– Не разбойницы, а достойнейшей госпожи, боярыни Серафимы Изваровой, – жестко перебил князь. – И ты, Гюрята Степанович, коли со мной поссориться не хочешь, запомни то накрепко!

– Да я… я это… это в шутку же! – Собакин испуганно замахал руками. – Пойми ж, обидеть никого не хотел! А Рогне… Серафиму-вдову я очень даже уважаю! Очень. Уж не гневайся, коли чего не так сболтнул. Сам знаешь, княже, язык мой – враг мой. Что думаю, то и говорю Уж такой я человек!

– А-а-а! – нарочито гневно воскликнул хозяин. – Так вот ты как о почтенной женщине думаешь?!

– Да говорю ж, князь, пошутил я! Боле не стану…

– Так и я шучу, – успокоясь, князь лично разлил по чаркам стоялый медок. – Ну, разбойница… бывшая… быв-ша-я! И что с того? Мы с тобой вон, тоже в молодости много чего творили…

– Вот уж – да!

– А госпожа Серафима нынче тоже ко мне в гости звана! – припомнил Довмонт, словно бы невзначай.

– Придет – вот сам у нее про девку и спросишь.

– Ага… – подумав, Собакин пригладил бороду. – Спрошу… И серебришка отвалю с избытком!

– Не со мной торгуйся – с ней…

Почтенная вдова, боярыня Серафима Изварова (бывшая разбойница Рогнеда), пожаловала уже вскоре. Вошла, не чинясь, поклонилась хозяину и гостю…

– Проходи, проходи, Рогнеда! Садись… Тут вот ушица осетровая – похлебай, тут пироги с визигой, тут мальвазеица, как ты любишь…

Довмонт лично принялся потчевать гостью. Так вот, запросто, могли приходить только вдовы, полноправные владелицы вотчин и прочих угодий. Все же остальные, как жены – приходили с мужьями, дочери – с отцами… Так вот. Даже здесь – во Пскове да в Новгороде, всегда отличавшихся особыми вольностями. Про другие же русские земли нечего было и говорить… Там ни девок, ни женщин на пиры не звали! Непорядок это. Срам!

– Здрав буди, славная госпожа Серафима… – подняв чарку, хитрый Гюрята начал издалека. – Хочу за здравие твое выпить и…

– Хочешь – выпей! – благосклонно кивнув, гостья вдруг ожгла Собакина взглядом. – А людишки твои понапрасну возле Гнилого болота ошиваются! Места там плохие, гиблые… Гляди, сгинут… пропадут.

– Да они, верно, руду промышляют…

– В моем-то болоте? Ну тогда точно сгинут… Ага-а… И не говори потом, Гюрята Степанович, что я тебя не предупреждала!

– Так, милая… Руда-то… У тебя ж ни рудознатцев, ни кузнецов добрых нет!

– Нет, так будут!

Довмонт уж хотел было стукнуть кулаком по столу – как бы тут до драки не дошло!

Однако стучать не потребовалось… Гости как-то сами к консенсусу пришли.

– А ты, Рогнедушка, может, с моими-то кузнецами… Они б и кузню поставили… Уклад бы ковали, крицы… Вместе б с тобой и володели! А все доходы – пополам.

– Хм… пополам… – Рогнеда задумалась. – Кузню, говоришь, на паях поставить? Что ж, может быть, я б и не против, только имей в виду – серебришко я считать умею! И управление… чей будет тиун?

– Ну-у… пусть твой будет тиун…

– На том и порешили!

Заключив взаимовыгодную сделку в присутствии самого князя, тут же ее и обмыли. После чего Собакин спросил про девчонку…

– Кареглазая, говоришь,