Разумеется, в действительности бабурита звали совсем не так. Просто встроенный в переговорное устройство компьютер решил передать серию импульсов именно этим словом: «Ронзал». Очевидно, оно ничего не значило, хотя Стрэнгу так и не удалось выяснить это наверняка. Как бы там ни было, но со временем он и носитель этого имени стали друзьями, или, во всяком случае, их отношения были настолько близки к дружеским, насколько это вообще возможно. А кто знает, насколько это возможно?

Язык, на котором они вели свои споры, зависел от того, что именно хотел сказать каждый из них. Английский или латынь Лиги лучше подходили для обсуждения одних вопросов, а сисеман — для других (эти три слога тоже были изобретением переговорного устройства). Но все равно им то и дело приходилось ощупью искать средства выражения своих мыслей. Иногда они не могли толком разобраться даже в собственных умозаключениях. И тот, и другой посвятили все свое рабочее время кропотливому наведению мостов между разными разумами и историями, но их труды были еще очень далеки от завершения.

И тем не менее Ронзал как-то исхитрился сообщить Стрэнгу весть, от которой в душе его грянули трубы:

— Последние очаги сопротивления подавлены. Вся планета попала в сети Империи, и теперь мы готовы обратить взор к другим мирам.

«Наконец, наконец! Но пройдут годы, прежде чем мы — Бабур и я — перейдем от созерцания к действию. Спокойно, Бенони, спокойно, парень!»

Человек заставил свой разум вернуться к размышлениям о менее возвышенных материях.

— Чудесно, — произнес он, выказав ровно столько воодушевления, сколько посчитал нужным. Земляне и бабуриты по-разному выражали свою радость. — Я и мои коллеги, разумеется, ожидали этого. Вы одерживали победы до тех пор, пока я не начал удивляться, как вообще то или иное общество осмеливалось оказывать вам сопротивление. По правде сказать, я только что вернулся с совещания с моими… — Он поколебался. — …с моим руководством.

«Хотя они мне больше не начальники. По мере ускорения хода событий, по мере того как Бабур делался все более похожим на тот инструмент, в который я надеялся его превратить, а сам я стал главным и жизненно важным связующим звеном между ними и Бабуром, я сравнялся, с этими людьми. И в конце концов намерен стать их старейшиной.

Но пока не будем об этом. Не стоит хвастаться. Мне предстоит пройти долгий и трудный путь, прежде чем я снова почувствую под ногами твердь Гермеса».

— Я уполномочен начать переговоры о создании вашего военного космического флота, — сказал Стрэнг.

— Мы обсуждали между собой, как сделать это экономически возможным, — отозвался Ронзал. — Как мы потянем расходы?

Пытаясь подавить распиравшее его возбуждение и вновь обрести хладнокровие, Стрэнг осторожно ответил:

— Вероятно, наши отношения уже прошли тот этап, когда мы строили их по принципу «деньги на бочку», как было до сих пор. Совершенно очевидно, что тех полезных ископаемых, которые вы можете предложить, не хватит на закупки наших вооружений. (Золото и серебро на Бабуре были дешевыми, потому что при здешних температурах их с гораздо большим успехом заменяла в промышленности твердая ртуть. Соки местных растений были хорошей основой для органо-галогенного синтеза. Некоторые другие материалы, по цепочке передававшиеся с планеты на планету до тех пор, пока потребители наконец не получали то, что хотели. Торговля между столь чуждыми друг другу мирами и в лучшем случае приносит доход, еле покрывающий затраты.)

— Наши народы могут обмениваться не только товарами, но и услугами, — сказал Стрэнг.

Ронзал умолк и, несомненно, погрузился в размышления. Насколько можно доверять чудовищам, которые дышат кислородом, пьют жидкую воду, скафандры которых источают печной жар? Стрэнг его понимал. Он тоже когда-то терзался неуверенностью и знал, что ему всегда будет немного не по себе, как и бабуриту. Словно напоминая себе, насколько он чужд этому миру, Стрэнг прищурился в полумраке и пытливо взглянул на Ронзала.

Когда оба стояли в полный рост, макушка Ронзала едва доставала Стрэнгу до пояса. Позади вертикального торса у бабуритов располагалось туловище в горизонтальной плоскости, поддерживаемое восемью коротенькими ножками и не имевшее хвоста. На туловище этом виднелось нечто вроде шеренги жабр. На самом деле это были оболочки, защищавшие трахеи, которые при здешней плотной водородной атмосфере снабжали организм воздухом так же исправно, как легкие Стрэнга, насыщавшие его кислородом. Из торса, будто побеги, росли две руки, заканчивавшиеся клешнями, как у омара, а из запястий торчали мощные щупальца, служившие пальцами. Голова почти целиком состояла из похожего на губку рыльца и имела четыре крошечных глаза на затылке. Ровная гладкая кожа была покрыта оранжевыми, синими, черными и белыми полосами; бабурит почти полностью был закутан в прозрачную мантию.

У бабуритов не было рта. Они брали снедь клешнями и засовывали в пищеварительную сумку на брюхе, где она разжижалась, после чего бабуриты всасывали пищу рыльцами. Органы слуха и обоняния помещались в трахеях, голосовыми связками служили дрожащие мембраны по бокам головы. Бабуриты были трехполыми, и особи циркулировали по какой-то схеме в зависимости от обстоятельств, в которых Стрэнгу так и не удалось полностью разобраться.

Человек неопытный увидел бы только гротеск, но Стрэнг, наблюдавший этих существ в их родной стихии, обнаружил в них и достоинство, и мощь, и причудливую красоту.

Раздалось бормотание, тотчас переведенное устройством:

— Кто из нас будет в выигрыше?

— И мы, и вы, — ответил Стрэнг, а потом добавил, хотя и знал, что его слова покажутся слушателю бессмыслицей: — Безопасность. Мастерство. Слава. Справедливость.

Минус 9 лет

Отсюда, из-за прозрачных стен пентхауза Николаса ван Рийна, расположенного на вершине Крылатого Креста, Объединенный Чикаго выглядел как сказочное нагромождение шпилей, башен, разноцветных стен, хрустальных витражей, изящно изгибающихся транспортных магистралей, мерцающих гербов. Тут и там виднелись редкие купы деревьев и зеленые лужайки. И в небе, и на озере, равно как и на земле, царило оживление. Это зрелище так и не наскучило Фолкейнам, сколько бы они сюда ни приезжали. Правда, Дэвиду оно было еще более-менее внове, поскольку большую часть жизни он провел за пределами Земли. Но Койя, которая начала ездить в гости к дедушке сразу же, как только научилась ходить, тоже всякий раз воспринимала его как откровение. А сегодня оно захватило их, как никогда прежде: вскоре им предстояло отправиться в первое совместное путешествие — в такую даль, куда не залетает