Шрифт:
Закладка:
Драматическое заседание Временного правительства закончилось поздно ночью на 3 июля. Поэтому в вышедших утром газетах никаких сообщений о кризисе не было. Рано утром в квартире Скобелева и Церетели собралась «звездная палата» — теперь уже ВЦИК. «Присутствовали на этом совещании Чхеидзе, Чернов, Пешехонов, Гоц, Дан, Авксентьев, Анисимов, Либер, Гвоздев, Вайнштейн, Ермолаев и еще несколько других представителей руководящих партий Советов, — рассказывал Церетели. — …Сам по себе уход кадетских министров в знак протеста против заключенного с украинцами соглашения нас не тревожил. Необходимость положить конец украинскому кризису путем удовлетворения еще до созыва Учредительного собрания выдвинутых Радой минимальных национальных требований украинского народа признавалась не только советской демократией, но и большинством буржуазных и либеральных кругов… Мы, министры-социалисты, оказались в правительстве в большинстве — шесть против пяти. Если бы мы воспользовались этим положением, чтобы ввести на место ушедших кадетских министров представителей социалистических партий, это привело бы, конечно, к уходу в отставку оставшихся несоциалистических министров и к разрушению в стране общедемократического фронта… Пополнение правительства должно было произойти путем привлечения, по соглашению с оставшимися несоциалистическими министрами».
Вопрос о составе кабинета предполагалось решить на пленарных заседаниях ЦИК обоих Советов — как рабочих и солдатских, так и крестьянских депутатов. «Я сообщаю собранию, что большинство оставшихся несоциалистических министров — Терещенко, Некрасов, В. Львов и, вероятно, также Годнев — поддержат срочное проведение в жизнь этих мероприятий и что единственная оппозиция этому возможна только со стороны председателя правительства князя Львова»[1634]. Что ж, тем хуже для него. Мавр сделал свое дело.
Предложение Церетели было принято без возражений. Но на заседании ВЦИКа возражали многие, наиболее резко — Мартов, который «требовал немедленного разрыва с цензовыми кругами и создания правительства исключительно из советских партий. Большевики шли дальше и отстаивали переход всей власти непосредственно в руки Советов»[1635]. Объединенное заседание бюро обоих Центральных исполнительных комитетов было решено созвать в Таврическом дворце в 2 часа дня.
Пока же министры-социалисты к полудню отправились на частное совещание Временного правительства на квартире Терещенко, куда также подъехали князь Львов, Некрасов, Годнев и Владимир Львов. Некрасов, как утверждал Церетели, «заявил, что выйдет из кадетской партии и вернется в правительство не как деятель партии, а за своей личной ответственностью… Совершенно иной подход к задачам ближайшей политики правительства обнаружил князь Львов… заявил нам, что он считает для себя невозможным оставаться в правительстве, если будет принято решение провести в жизнь запрещение земельных сделок и целый ряд других законопроектов, внесенных Министерством земледелия.
— Вы теперь в большинстве, — сказал он, — вы можете придать правительству партийный социалистический характер и осуществить меры, которые, по моему мнению, приведут к окончательному разрушению сельского хозяйства. В этом случае мне, конечно, в этом правительстве не должно быть места…
Мы сказали Львову, что имели совещание с представителями руководящих партий в ЦИК Советов, среди которых господствует желание сохранить сотрудничество с несоциалистическими демократическими течениями…» От Терещенко министры-социалисты поехали в Таврический дворец. «Вскоре после открытия соединенного заседания бюро Исполнительных комитетов начали приходить представители городского отдела Петроградского Совета и несколько раз прерывали обсуждение вопроса о правительственном кризисе срочными сообщениями, поступавшими по телефону от разных казарм и заводов… Собрание прервало обсуждение вопроса о кризисе, чтобы принять меры против подготовки выступления»[1636].
В столице бушевало восстание.
Мятежное лето
Без серьезных осечек не одерживаются и самые блестящие победы!
Первого июля — для обсуждения политического положения в связи с военными провалами и планами отправки запасных войск на фронт — большевики экстренно созвали Вторую (чрезвычайную) петроградскую общегородскую партконференцию. С заглавным докладом выступал Бокий. Из его выступления, речей других ораторов даже самый внимательный слушатель не мог бы догадаться, что в это же самое время большевистские агитаторы подбивали армейские части на восстание.
Застрельщиком выступил 1-й пулеметный полк, который, по словам Подвойского, считался «самым революционным» в Петроградском гарнизоне»[1637]. В воскресенье 2 июля по поводу отбытия на фронт очередной команды в полку состоялся концерт-митинг. Сменявшие друг друга ораторы и артисты до предела накалили страсти. Была принята резолюция: маршевая рота, отправляемая в тот день на фронт, будет последней, а на дальнейшие требования отправки в действующую армию полк ответит вооруженным восстанием. И уже в понедельник такой приказ поступил. Пулеметчики решили выйти на улицу с оружием в руках и направили делегатов на конференцию большевиков с требованием поддержать это их выступление.
«На собрании появился анархист Блейхман, небольшая, но колоритная фигура на фоне 1917 года… Солдаты весело улыбались его речам, подталкивая друг друга локтями и подзадоривая оратора ядреными словечками: они явно благоволили к его эксцентричному виду, его не рассуждающей решительности и его едкому, как уксус, еврейско-американскому акценту. В конце июня Блейхман плавал во всех импровизированных митингах, как рыба в воде. Его решение всегда было при нем: надо выходить с оружием в руках». Троцкий подтверждал, что «Военная организация большевиков, которую немедленно известили о том, что на митинге у пулеметчиков царит температура кипения, посылала к ним своих агитаторов одного за другим. Прибыл вскоре и сам Невский, почитаемый солдатами руководитель Военной организации. Его как будто послушались».
Около двух часов дня посланцы от пулеметчиков появились на Путиловском заводе. «Тысяч десять рабочих собрались у конторы. Под крики одобрения пулеметчики рассказали, что им дан приказ отправиться 4 июля на фронт, но они решили «ехать не на германский фронт, против германского пролетариата, а против своих министров-капиталистов». Настроение поднялось. «Двинем, двинем», — закричали рабочие»… Во дворе казармы 1-го пулеметного полка солдатам выдавали винтовки, на подходившие с заводов грузовики ставили пулеметы с прислугой — полк намеревался выступить на улицу в боевом порядке[1638].
