Шеймус, однако, сдержался. Было видно — это далось капитану с трудом, однако он в самом деле желал переговоров. Не боя. Джамалутдин оценил это.

— Велите ему отойти. Оттесните, если нужно. — шепнул визирь человеку из Святого Воинства.

Люди в позолоченных доспехах тотчас заслонили жреца. Пока беседа не совершила новой нежелательный поворот, визирь продолжил.

— Кроме прочего, у нас есть ещё одно предложение для вас и ваших людей. Небольшая работа, которая будет щедро оплачена, причём ещё прежде её исполнения!

— Какая?..

— Окажите нам возможное содействие в очистке Альма-Азрака от погромщиков.

Ход, может быть, слишком смелый. Торопливый — ведь ещё не согласованы даже основные условия. Однако огромный дипломатический опыт Джалутдина говорил: лишь так можно отвлечь наёмников от неуместных речей Сулима. Сгладить угол, некстати выскочивший и впившийся в самое нежное место.

Висельник задумался. Хорошо. Нужно нажать ещё немного…

— Вам интересно это предложение?

— Возможно. Мне нужно переговорить со своими людьми.

— Как будет угодно: мы смиренно ждём.

Висельник снова отступил, его люди образовали круг. Начали тихо и быстро обсуждать что-то, но увы: в этот момент визирь повторил недавнюю ошибку. Он снова позволил себе самую малость, но всё-таки расслабиться. Следя за иноземцами, пытаясь что-то разобрать на их лицах, совсем не понимая языка и даже без того — не имея возможности расслышать слов, он упустил нечто иное.

Позади застучали копыта.

— О, Висельник, так ты пошёл на переговоры! Очень вовремя!

Злая ирония! Джамалутдин-паша так ждал появления Валида — и предводитель Святого Воинства прибыл, но в самый неподходящий момент. Ничего не зная о ходе разговора, вероятно — не имея сведений об ашраинах и том, как стрельба в порту связана со Ржавым отрядом. Да будет проклят во веки веков Амоам — лучше бы Валид вовсе не приехал из порта!

Впрочем, может — всё и не так дурно. Просто нужно…

Однако события продолжали развиваться помимо воли визиря. Шеймус шагнул навстречу Валиду, отделившись от своих офицеров и телохранителей. Он казался вполне спокойным.

— Как я рад тебя видеть. Именно тебя, Валид, на этих переговорах и не хватало.

Визирь согласился бы с этим словами лишь отчасти. Валид мог принести пользу, обсуди паша с ним все детали заранее. Ведь он, Валид ар-Гасан — тоже лишь воин, в сущности — мало чем от капитана наёмников отличающийся. Не политик, не дипломат. Конечно, и не такой дурак, как Сулим, но этого иногда бывает мало.

Валид потянулся к луке седла, в его руке появился некий круглый предмет. Спустя мгновение то, что привёз с собой Валид, полетело на землю — точно между делегациями халифата и Ржавого отряда.

Это была отрезанная голова. В голове, отделённой от тела, частенько бывает сложно опознать её прежнего владельца — Джамалутид-паша убедился в том, побывав за свою долгую жизнь на многих казнях, к сожалению. Быть может, он знал убитого — человека с густой чёрной бородой? Или нет?

— Твой отряд на севере города разгромлен, Висельник. Перебит до последнего человека. Имей это в виду, рассуждая о той милости, что предлагает великий визирь!

***

Ангус многое пережил на войне, и лишь одно испытание счастливым образом его миновало: ни разу не довелось бывать в плену. А риск подобного, разумеется, извечно нависает над любым воином. Потому гвендл не раз обсуждал неприятную тему с Бенедиктом — уж тот в вопросе разбирался, просидев девять лет в проклятой клетке ни за что. Ангус всегда заводил тему очень аккуратно, когда оба были сильно пьяны, но всё-таки…

И Бенедикт не раз говорил, что самая страшная пытка — это пытка надеждой. Ничто не ломает человека так, как долго лелеемая вера во что-то хорошее, в более-менее благополучный исход, которая вдруг умирает.

Сейчас Ангус понял слова старого миссионера так ясно, как никогда ранее не понимал.

Вид отрезанной головы человека, которого ты знал большую часть жизни, с которым прошёл сотни битв в десятке войн — это горько и больно, однако обычное дело. К коему так или иначе со временем привыкаешь. Потому сама по себе гибель Люльи стала лишь первым ударом по дых.

А пудовый кулак в челюсть прилетел, когда лейтенант в полной мере понял смысл следующих слов Валида.

Отряд на севере города разгромлен.

Перебит до последнего человека.

До последнего.

Блядь.

Минуты не прошло с тех пор, как они обсуждали предложение визиря. И Ангус, и Бенедикт, и сам Шеймус находили предложение вполне удовлетворительным: пусть Вальверде ничего нельзя приказать, вопреки словам капитана, но договориться с пиратами всегда просто. Вопрос денег, а уж денег-то мураддины сейчас явно жалеть не собирались. Тем паче — учитывая, кем оказался убитый на боевом слоне, это ж подумать только!

Ага, минуту назад всё обстояло именно так. Даже несмотря на слова Сулима, который и сам-то не понял, насколько неудачную херню ляпнул. Неважно. Ангус знал Шеймуса очень давно и близко. Словами его хрен проймёшь: можно разозлить, однако не до роковой черты.

Но… блядь.

— До последнего человека, говоришь?

Только что лучший выход из всего этого дерьма был прямо в руках — даже тянуться не надо, просто запихай золото в суму. Одного мига хватило, чтобы всё пошло через жопу. Переменилось полностью — и в самом хреновом направлении.

— Именно так!

Ангус посмотрел на командира — и увидел на его лице именно то, чего ожидал.

Ну да. Так было недавно: в Рачтонге. На дороге, по обе стороны которой тянулись колья — на них муангцы насадили пленных наёмников. Так бывало и ещё несколько раз, но очень давно — в день смерти командора Мендосы, например. Или тем вечером, который подарил отряду злейшего врага в лице Вальдемара ван Стекелена.

Это пиздец.

Только один человек на свете мог сейчас всё исправить, однако… ха-ха, вот горькая ирония. Всё, обратной дороги уже нет. Переговорам конец, как и надеждам на сколь-нибудь хороший финал всей этой истории.

— Ага… — протянул Шеймус.

А потом он рассмеялся.

Не рассмеялся даже — заржал аки конь, а очень скоро этот смех уподобился голосам злобных духов. Человеку он больше не принадлежал. Всё время, что Ангус знал своего друга, у того было две стороны — как у монеты. На одной — человек, на другой — та сама тварь, о которой Шеймус