Шрифт:
Закладка:
— Я вернулся, — сказал Хорес.
Жена взглянула на него поверх журнала.
— Запер заднюю дверь? — спросила она.
— Да, я так и знал, что ее не будет, — сказал Хорес. — Ты еще…
— Что «еще»?
— Маленькая Белл. Ты не звонила…
— Чего ради? Она в гостях, на вечеринке. А что? Зачем ей менять свои планы, отказываться от приглашения?
— Да, — сказал Хорес, — я так и знал, что ее не будет. А ты…
— Я говорила с ней позавчера вечером. Иди запри заднюю дверь.
— Да, — сказал Хорес. — Конечно. — С ней ничего не случилось. Я только…
Телефон стоял на столе в темном коридоре. Номер оказался сельским; пришлось ждать. Хорес сидел у аппарата. Дверь в конце коридора он оставил приоткрытой. Сквозь нее доносились смутные тревожные напевы летней ночи.
— Ночью старикам тяжело, — тихо сказал Хорес, не опуская трубки. Летние ночи тяжелы для них. Нужно что-то предпринять. Издать какой-то закон.
Белл окликнула его из комнаты, по голосу было слышно, что она лежит.
— Я звонила ей позавчера вечером. Чего тебе беспокоить ее?
— Знаю, — ответил Хорес. — Я недолго.
Он держал трубку, глядя на дверь, в которую задувал какой-то странный, тревожащий ветерок. Начал повторять вслух цитату из когда-то прочитанной книги: «Все реже будет наступать покой. Все реже будет наступать покой».
Телефон ответил.
— Алло! Алло! Белл? — заговорил Хорес.
— Да? — ответил ее голос, тихий и тонкий. — Что такое? Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, — сказал Хорес. — Я только хотел поздороваться с тобой и пожелать доброй ночи.
— Что? В чем дело? Кто говорит?
Хорес, сидя в темном коридоре, сжал трубку.
— Это я, Хорес. Хорес. Я только хотел…
В трубке раздалось какое-то шарканье; было слышно дыхание Белл. Потом чей-то мужской голос произнес:
— Алло, Хорес; пошел бы ты…
— Замолчи! — послышался голос Маленькой Белл, тонкий и слабый; Хорес вновь услышал шарканье; наступила мертвая пауза.
— Перестань! — послышался голос Маленькой Белл. — Это Хорес! Я живу вместе с ним!
Хорес прижал трубку к уху. Голос Маленькой Белл был спокоен, холоден, сдержан, независим.
— Алло? Хорес. У мамы все в порядке?
— Да. У нас все в порядке. Я только хотел сказать тебе…
— А. Доброй ночи.
— Доброй ночи. Тебе там весело?
— Да. Да. Я завтра напишу. Мама получила мое письмо?
— Не знаю. Я только что…
— Может, я забыла его отправить. Но завтра не забуду. Завтра напишу. Это все?
— Да. Я только хотел…
Хорес положил трубку; гудение в ней смолкло. Свет падал в коридор из комнаты, где лежала Белл.
— Запри заднюю дверь, — приказала она.
XXXI
По пути к матери в Пенсаколу Лупоглазый был арестован в Бирмингеме за убийство полицейского в маленьком алабамском городке, произошедшее семнадцатого июня. Арестовали, его в августе. Семнадцатого июня вечером Темпл проезжала мимо него, сидящего в машине у придорожного ресторана, в ту ночь был убит Рыжий.
Лупоглазый каждое лето навещал мать. Она считала, что сын служит ночным администратором в одном из мемфисских отелей.
Мать его была дочерью содержательницы пансиона. Отец — профессиональным штрейкбрехером, трамвайная компания наняла его, чтобы сорвать забастовку 1900-го года. Мать в то время работала в универмаге в центре города. Три вечера подряд она возвращалась домой, сидя рядом с вагоновожатым, водил этот вагон отец Лупоглазого. Однажды вечером штрейкбрехер сошел вместе с ней и проводил домой.
— Тебя не уволят? — спросила она.
— Кто? — сказал штрейкбрехер. Они шли рядом. Он был хорошо одет. Другие тут же возьмут меня. И они это знают.
— Кто тебя возьмет?
— Забастовщики. Мне все равно, для кого водить трамвай. Что один, что другой. Только лучше бы ездить по этому маршруту в это же время.
Они шли рядом.
— Ты шутишь, — сказала она.
— Нет, разумеется. Он взял ее под руку.
— Тебе, наверно, точно так же все равно, что жениться на одной, что на другой, — сказала она.
— Кто тебе сказал? — спросил он. — Эти гады болтали обо мне?
Через месяц она сказала ему, что они должны пожениться.
— Как это должны? — спросил он.
— Я не могу сказать дома. Мне придется уйти. Не могу.
— Ну, не расстраивайся. Я охотно. Все равно каждый вечер проезжаю здесь.
Они поженились. Вечерами он проезжал мимо. Названивал. Иногда заходил домой. Деньги отдавал ей. Матери ее он нравился. По воскресеньям в обеденное время являлся с шумом, окликая жильцов, даже уже седых, по имени. Потом однажды не вернулся; трамвай, проезжая, больше не звонил. Забастовка к тому времени уже кончилась. На Рождество жена получила от него открытку из какого-то городка в Джорджии; на картинке были изображены колокол и тисненый позолоченный венок. На обороте было написано: «Ребята собираются устроить это и здесь. Только здешний народ ужасно тупой. Наверно, будем разъезжать, пока не нападем на хороший город, ха-ха». Слово «нападем» было подчеркнуто.
Через три недели после бракосочетания у нее обнаружилась болезнь. Она была уже беременна. К врачу не пошла, одна старая негритянка объяснила ей, в чем дело. Лупоглазый родился в день Рождества, когда пришла открытка. Сперва решили, что он слепой. Потом оказалось, что нет, однако говорить и ходить он научился лишь к четырем годам. Тем временем второй муж ее матери, невысокий, хмурый человек с густыми усами — он чинил сломанные ступеньки, прохудившиеся трубы и прочее, — как-то вышел с подписанным незаполненным чеком, чтобы уплатить мяснику двадцать долларов. И не вернулся назад. Забрал из банка все сбережения жены, тысячу четыреста долларов, и скрылся.
Дочь по-прежнему работала в центре города, а мать нянчила ребенка. Как-то один из жильцов, возвратясь домой, обнаружил в своей комнате пожар. Он погасил огонь; а через неделю заметил, что из его мусорной корзины поднимается удушливый дым. Бабушка нянчила ребенка. Повсюду носила его с собой. Однажды вечером она исчезла. Все жильцы поднялись. Кто-то из соседей включил пожарный сигнал, и пожарные нашли бабушку на чердаке, она затаптывала горящую пригоршню древесных стружек, рядом на брошенном матраце спал ребенок.
— Эти гады хотят убить его, — заявила старуха. — Они подожгли дом.
На другой день все жильцы съехали. Молодая женщина бросила работу. И все время сидела дома.
— Вышла бы подышать воздухом, — говорила бабка.
— Мне хватает воздуха, — отвечала дочь.
— Пошла бы купила продуктов, — говорила мать. —
