Кораблёв пожал плечами, на обиженных воду возят.

Они двинулись в сторону приземистой будки КПП. В тишине снег скрипел необычно звучно, будто кто-то зубастый сочную морковку проворно хрумкал. Саша поднял голову и изумился обилию белых звезд в чернильном небе. Казалось, что они живые, и что они беззвучно шевелятся. Неоновый диск растущей луны тоже едва заметно подрагивал.

Когда ехали пустынной улицей Чехова, мимо «немецких» домов, построенными пленными после войны, Птицын поинтересовался делом Рязанцева.

— Ты подписал обвинительное или как?

Вопрос застал Кораблёва врасплох. Он ломал голову над загадкой, почему ночью кажется, что ты едешь быстрее, чем на самом деле. Задетый отказом подполковника поделиться информацией по убийству, Саша хотел ответить ему в тон.

«Давай не сейчас, Львович. Без обид».

Но сумел укротить эмоции, все-таки темы принципиально разные. Здесь гангстеров замочили, у них судьба такая, они сами её выбрали много лет назад. А там молодой, подающий надежды сотрудник угодил за чужие амбиции в жернова правосудия, в которых трещат его косточки.

— Не подписал, — сквозь зубы сказал Саша, — Не знаю я, что с этим трёкнутым делом делать, Львович. Выброшу его на помойку. Только это между нами. Ладно?

— Встань, Сань, у трансформаторной будки, я через арку пройду. Чего тебе кружить?

— Вадим Львович, я же на машине. У тебя какой подъезд, второй? — Кораблёв свернул во двор растянувшегося на два квартала по улице Разина девятиэтажного кирпичного дома, известного в народе, как «китайская стена».

Голубоватая панель автомагнитолы Pioneer высвечивала удручающие цифры. «01.39».

8

31 декабря 1999 года. Пятница.

08.00 час. — 09.00 час.

Миха Маштаков, единственный в областном управлении, а может, и во всём МВД России опер с прокурорским прошлым, утром тридцать первого декабря заступил на суточное дежурство.

Новогодняя следственно-оперативная группа была сформирована по принципу штрафного подразделения. В неё угодили сотрудники, имевшие проблемы с дисциплиной. В большинстве — на почве пристрастия к спиртному. Еще была парочка упертых правдоискателей, испортивших отношения с начальством. Концентрация в одном месте такого числа залётчиков выглядела рискованной. Поэтому ответственным от руководства был назначен заместитель начальника УВД по личному составу и кадрам полковник Коростылёв.

Инструктаж, проведенный им, сводился к доказыванию единственной формулы. Все ментовские беды — от водки! Медленно обводя немигающим взглядом разместившихся на двух первых рядах актового зала сотрудников, Коростылёв внушал из президиума вкрадчивым голосом:

— Новый год будем встречать вместе. По кабинетам прятаться не думайте. Чтобы каждый был на виду. Предупреждаю: ни рюмки сухого, ни глотка шампанского во время дежурства, будь оно хоть трижды праздничное, не разрешается. Ни-ко-му! Кто попадется, пощады не будет. Я что-то смешное сказал, Калёнов? Встаньте, когда к вам обращается старший по званию и должности.

Старший опер с «южной левой» зоны Рома Калёнов, спортивный парень с модной стрижкой, не торопясь поднялся и наклонился вперёд, опершись руками о спинку стула первого ряда.

— Над кем вы смеетесь, Калёнов? Надо мной? Что я вам, Петросян или Геннадий Хазанов?

— Берия! — кто-то шёпотом подсказал Калёнову правильный ответ.

Рома, не выдержав, раскололся, громко прыснул. Раздалось ещё несколько сдавленных смешков.

Коростылёв достал из замшевого футляра узенькие очёчки, надел их, добившись действительного сходства с Лаврентием Павловичем.

— Это кто у нас такой остроумный? Маштаков?

Миха вскочил, будто подброшенный сильной пружиной. Откидное деревянное сиденье стула, крутнувшись на петле, оглушительно грохнуло. Сидевший впереди лопоухий, разгильдяистой наружности следователь Озеров испуганно вздрогнул и произнес табуированное слово.

— Старший оперуполномоченный капитан милиции Маштаков! — отчеканил Миха.

Он стоял по стойке смирно, припечатав руки по швам, распрямив плечи, вскинув подбородок. Глодал глазами начальство.

Коростылёв обвел взглядом, источавшим сожаление, невысокую поджарую фигуру Маштакова и удрученно вздохнул:

— На такой вот малю-усенькой липочке висите, Маштаков, а всё клоунничаете. Вам ведь не двадцать семь лет, как Каленову. Повзрослеть пора, Михаил Николаевич.

Полковник при помощи большого и указательного пальцев наглядно продемонстрировал всем мизерность ниточки, на которой болтался опер.

Миха стоял, как истукан. Его впалые щеки, рассеченные расходящимися от крыльев носа складками, застыли, только у левого глаза чуть заметно подрагивала голубоватая жилка.

— Садитесь оба, — махнул рукой Коростылёв.

Своим экстерьером полковник являл образец российского милиционера. Грудь его новенького отутюженного кителя украшали памятные ведомственные знаки и колодочки медалей за выслугу лет. Твердый воротник парадной рубашки был кипенно бел, узел форменного галстука — безукоризненно выпукл. Здоровый цвет кожи свидетельствовал об отсутствии у Коростылёва вредных привычек. Он занимался оздоровительной физкультурой, трижды в неделю посещал бассейн, в выходные с сыном-подростком бегал на лыжах в пойме. Естественно, не курил. Полковник имел качественное дневное образование, превосходно знал действующее законодательство, многочисленные приказы министра и свои служебные обязанности. Был умен и ироничен, увлекался творчеством Окуджавы и Дольского. Имел железобетонный семейный тыл. Выпивал исключительно по праздникам, строго соблюдая при этом технику безопасности.

«Вот на кого мне надо равняться, — думал Маштаков, разглядывая высоколобое мужественное лицо Коростылёва. — Человек живет в гармонии с собой, окружающими и природой».

Только вот за двадцать лет безупречной службы Отечеству Коростылёв не раскрыл ни одного преступления. Преступники стороной обходили отдел кадров УВД по городу Острог.

«Наговариваю на человека, — поправил себя Миха. — Он же не родился кадровиком, он в дознании в начале восьмидесятых года полтора, что ли, прокорпел. Там он поднимал преступления века. Кражи белья с веревок, соседские драки в коммуналках, неуплату алиментов».

Наконец затянувшийся на полчаса инструктаж закончился.

Зам по личному составу, как и следовало ожидать, не забыл про смутьяна.

— Маштаков, — окликнул он устремившегося к выходу оперативника, — в девятнадцать часов зайдите ко мне с тетрадью индивидуальной подготовки.

Миха в ответ пробурчал невнятно. Запас сил, отведённый на щелканье каблуками, иссяк. Полковник вовремя напомнил ему, что он уже не мальчишка.

Тридцать пять — не за горами!

Вернувшись в свой кабинет, он первым делом закурил. Сыроватая «балканка» тянулась с усилием и отчаянно горчила. Наезду Коростылёва он не придал значения, новогоднее дежурство всегда выдавалось урожайным по части всевозможных происшествий, вряд ли у опера выдастся свободное время, чтобы предъявлять замполиту конспекты. Маштаков продолжал переваривать новость дня: убийство Калинина и Зябликова на Васнецова. Из зачитанной на приеме-сдаче дежурства сводки следовало, что парней уделали из огнестрельного оружия, причем из автоматического, калибра 5,45. Миха прикидывал, кто в городе выиграл от мокрухи, кто мог провернуть такое