кто молится богине, чтобы она принесла ему дары земли, а тот, кто приходит и берет их сам. Это повелитель молний, зовись он Зевс или Яхве, Индра или Тор.

Если вы повнимательнее присмотритесь к семитским народам, вышедшим из пустыни, где Мать-Земля, похоже, не очень-то заботится о человеке, а каждая отдельная жизнь зависит от порядка, установленного в обществе, то заметите, что главное божество всех семитов, будь то амориты, или вавилоняне, или финикийцы, — божество племени. Это уникальное явление в истории.

Из этого следует еще одно обстоятельство. Если мои верховные божества — олицетворения природных сил, то, например, прибыв из Греции в Индию, я смогу сказать: «О, ваш Индра — это наш Зевс!» У вас есть для него имя, подобно тому, как хлеб — это хлеб, зовись он brot или pain. Божества взаимозаменяемы и равноценны, разница лишь в названиях. Но если ваше божество — это бог племени, вы не можете утверждать, что оно является и моим. Поэтому в семитской традиции присутствует тенденция к исключительности, где с усилением роли ключевого мужского божества усиливается и чувство отделенности: мы отличаемся от всех остальных жителей этого мира.

Древние греки и римляне тяготели к синкретизму, стремясь увидеть в иерархии божеств свой собственный миропорядок. Когда вы пытаетесь идентифицировать свой собственный миф, один из вопросов, с которым вам придется определиться, — это чем ваш бог и ваше поклонение ему отличаются от остальных божеств и способов им служить соответственно. Уникален ли ваш путь? Существует ли в мире что-то подобное? Может быть, вы признаете, что делаете точно то же, что все остальные люди, участвуя в общечеловеческом опыте, но называете это особенным конкретным именем? Это не значит, что вы не считаете свой способ поклонения наилучшим для себя. Но не бегать же, как некоторые, с девизом: «Да, вы поклоняетесь своему Богу как вам угодно, а я поклоняюсь так, как угодно Ему».

Итак, мы столкнулись с очень интересным конфликтом между патриархальной культурой, менее рафинированной, но более могущественной физически, и гораздо более сложной цивилизацией, поклонявшейся богине. Безусловно, варвары одержали верх, а затем ассимилировали местную культуру.

Посмотрите на Книгу Бытия в Библии. Кто-нибудь слышал о том, чтобы мужчина родил женщину? Но именно эта глупость происходит в райском саду, когда от Адама происходит Ева, и мужчина фактически выполняет функцию матери. В иврите слово «адам» означает «земля»[51]. Итак, земля породила человечество; оно ведет свой род от отца-земли, а не от матери-земли.

А в Пепельную Среду[52] вы увидите, как множество католиков выходят на улицы Нью-Йорка, посыпав лбы пеплом. «Из праха ты вышел, и в прах обратишься»[53]. Прах! Это — Мать-Земля, и вы так унижаете ее? Ваша мифология уникальна: в мире больше нет религий без богини, с одним лишь богом-холостяком. А богиню других мифологий вы именуете Мерзостью.

На протяжении всего Ветхого Завета мы имеем дело с мужским богом Яхве, который осуждает культ холмов и полей и Мать-Землю. Один царь за другим творят зло перед очами Яхве, воздвигая алтари под деревьями и в горах. А затем маньяк вроде Илии начинает действовать, проливая потоки крови — убивая всех, кто устремил свой взор на Луну. Вот и вся история. Эту-то жуткую мужскую мифологию, которая требует угнетения женского начала, мы и унаследовали.

Один из интереснейших моментов, который обнаружили исследователи-библеисты в девятнадцатом веке: мифологические темы Ветхого Завета напрямую заимствованы из шумеро-вавилонского комплекса верований. Посмотрите, что из этого получается. Мифы, которые первоначально говорили о богине-матери, теперь указывают на Яхве, мужское божество. Такая трансформация представляет собой забавный аспект нашей традиции, который даже озадачивает. Символы обращаются к нашей душе напрямую, вы понимаете, что именно в них заключено, на глубоком подсознательном уровне. Но человек, который предъявляет вам миф, говорит на ином языке. Он утверждает: «Это отец» — но ваша душа возражает: «Нет, это мать». Пора к психиатру. У всех наших символов — двойное дно.

Фома Аквинский в своем труде «Сумма против язычников»[54] рассуждает так: «Человек может познать Бога, лишь если понимает, что Бог превосходит все, что можно сказать или помыслить о Нем»[55]. И когда вы задумываетесь о том, «что превосходит наши мысли», например о том, что Бог — это обязательно мужчина, и в нашей традиции мужчина без жены, то сталкиваетесь с тем, к чему душа не очень хорошо подготовлена. Я считаю, что это очень важный момент.

Второстепенный вопрос о том, к какому полу причислить божество, в некоторых случаях способен сбить с толку. Изначально считалось, что бог — мужского пола, чтобы утвердить главенство патриархального общества над матриархальным. И цикл Эсхила «Агамемнон», и «Эдип» Софокла пытаются разрешить противостояние мужского и женского начал.

Народы Востока с подобной проблемой не сталкиваются. К востоку от Персии, в Индии или Китае, старая мифология несет в себе идею космического круга — безличного миропорядка, правящего Вселенной, и эта идея актуальна по сей день. В Индии есть понятие дхарма или калпа, в Китае — дао, и так далее. Эти концепты, такие же древние, как письменность, трансцендируют само понятие пола.

В этих традициях высшая тайна Вселенной, высшее бытие — если мы можем так это называть — находится за пределами доступного человеческому пониманию, всего человеческого знания. Это находится даже за пределами категорий мышления. И бессмысленно задаваться вопросами: «Един ли Бог? Мужчина он или женщина? Добр или жесток?» Все это — категории мышления. Бессмысленно даже спрашивать: «Есть ли Бог?» Бытие и небытие — также категории мышления. Божество существует (или не существует) вне возможностей разума. Он трансцендентен по отношению ко всем категориям. Было бы просто топорно спрашивать, как мы это часто и делаем: «Исходят ли от божественной силы любовь, милосердие, справедливость; любит ли Бог этих людей больше, чем вот тех; любит ли он меня лично?»

Однако следующая мысль заключается в том, что эта сила, которая трансцендирует все доступное осмыслению, составляет саму суть вашего собственного бытия. Она имманентна — она находится непосредственно здесь, непосредственно сейчас, в бумаге, на которой напечатана эта книга, в стуле, на котором вы сидите. С этой точки зрения вы можете выбрать любой объект, начертить вокруг него круг и заняться изучением тайны его бытия, не зная, что он собой представляет, потому что не в силах постигнуть его истинную суть. Хорошо, вот он, стул, и вы знаете, что с ним делать; но ведь его сокровенная сущность в высшей степени и абсолютно непостижима.