– Тебя не должно быть здесь, – с невероятным трудом и почти шепотом произнес Портер, выговаривая каждое слово из-за пересохшего горла.

Практически еще ребенок – мальчик в возрасте одиннадцати лет – смотрел на него наивными глазами из-под опущенной челки. Светло-голубые глаза были полны добра и располагали к себе, невзирая на любые слова или даже поведение. А худенькое тело и небольшой рост лишали его возможности испугать или негативно настроить к себе любого человека, кто оценивает степень угрозы по внешности. Он был очень добрым, вполне приличным, хоть и нервным, что не раз выражалось не только в бесконтрольном потоке слов, но и через активную моторику и небольшую дерганость. Он смотрел на него чуть снизу не только из-за небольшого для своих лет роста, но и по причине наблюдения за Портером из-под бровей.

Его отец покинул маму еще до родов. Как не единожды она рассказывала сыну, его биологический папа умер, спасая людей при пожаре, что, разумеется, было ложью: ведь он всего лишь был неизвестным мужиком, с которым она провела ночь, надеясь хоть на какую-то любовь и внимание. Что было странно, ведь сама мама была лишена каких-то отвращающих внешних дефектов или ментальных расстройств, вполне способных при их наличии мешать спокойной семейной жизни, не говоря уже о воспитании ребенка. Глядя на нее и на мальчика, легко было увидеть сходство практически во всем, что было ожидаемо для воспитания лишь матерью-одиночкой, передавшей все свои черты и даже манеру речи единственному сыну, заменившему ей всех вокруг. Но она не была плохим человеком, как и мальчик не был плохим ребенком. Главная же особенность состояла в том, что чем больше ты отличаешься от других, тем меньше ты их понимаешь. Мама работала библиотекарем, вела как физическую базу, так и электронную. Она работала постоянно, желая дать сыну не только все возможности, но и заработать на высшее образование, мечтая об успехе ее ребенка. Разумеется, ее влияние и порой чрезмерная забота не позволили ему развиться на уровне сверстников в школе, отчего он явно отстал в социальной системе и в итоге стал настоящим изгоем, что привело его к наличию лишь единственного друга – мамы. Он зачастую работал с ней, хотя как сказать – работал… Просто проводил свободное время, сидя за книгами: так и ему приятнее – ведь не надо быть в странном и порой враждебном окружении, и ей было лучше, видя своего мальчика все время перед глазами, зная, с какой пользой он проводит время в отличие от других детей.

Так бы и длилась их жизнь, в целом не мешающая никому, а в перспективе вполне способная создать гения или же просто заботливого сына, возможно, даже мужа, – почему нет. Но мальчик все же старался стать более социально активным, мечтая приходить в школу и не бояться внимания кого-либо, обычно несущего с собой худшие эмоции, приставания и задирки, все-таки дети есть дети. Тогда он подошел к девочкам – попросить помощи в выборе подарка маме на день рождения: на удивление, они были благосклонны к нему и его просьбе и в итоге дали совет, конечно, в меру своих знаний и сил. В этой просьбе крылась не только тяга к общению с другими одноклассниками, но и откровенное желание удивить маму, все же девочки вполне могли знать лучше, чем он, каким подарком можно удивить взрослую женщину. Чтобы мама не распознала готовящийся подарок на ее день рождения через какие-то пару дней, мальчик купил его и хранил в школе, за что был благодарен классному руководителю, которой было приятно помочь, особенно зная, как дорого такое внимание уже в прилично зрелом возрасте. В важный день мальчик забрал подарок из учительской и пошел домой.

Над ним подтрунивали и ранее, даже порой унижая за его непохожесть на других, – тихонь мало кто любит, – и за чрезмерную опеку мамочки. Но в тот день палку явно перегнули. Когда он возвращался домой из школы, к нему пристала пара ребят из его класса, в целом ранее не приносивших ощутимого вреда, как минимум если коснуться вопроса физического влияния. Официальная версия: они стали приставать к нему, желая узнать содержимое подарочной упаковки. Разумеется, дети не умеют контролировать силу, да и переизбыток энергии никуда не денется в таком возрасте без существенного вопроса в воспитании, но это не нуждается в разжевывании. Тогда они были лишь втроем, и мальчик, неся подарок маме, вышел из себя и сделал некое подобие удара по задире, тому, который был повыше. Тот упал и сильно ударился об угол садовой скамейки, через минуту он умер. Разумеется, начался шум, которого не просто никто не ожидал в обычный день обычной жизни: это было настолько громко, насколько необходимо для полного оцепенения всей школы и района, ведь мертвый ребенок – это нонсенс, а убитый другим ребенком – такое не остается бесследно даже после окончания расследования и вынесения приговора.

Портер смотрел на него, видя неизменное лицо, словно вырванное из того времени, годы назад.

– Я скажу сразу, чтобы мы разобрались со всем, – строго и уверенно начал Портер, медленно, четко проговаривая каждое слово, словно верша судьбу, где нельзя ошибаться или отдавать власть. – Я сделал тогда то, что считал правильным. Это моя работа, ничего личного тут нет. Я не чувствую вины, я не считаю, что это был плохой поступок. Я лишь напечатал статью: поведение людей, решение судьи – это все не моя работа, и не в моей власти было то, как они все будут себя вести. Справедливость – очень относительное понятие.

– Ты выставил меня психом, – совсем иным, более взрослым тоном произнес мальчик. – Ты напечатал большую статью, которую прочли люди – наши соседи, у меня в школе, у мамы на работе. Никто не верил мне и маме, никто не верил адвокату – лишь какие-то единицы. В глазах людей я стал психом, а мама – матерью психа. Наши жизни были разрушены ложью, которую ты написал. Ты это знаешь. Просто убитый мальчик был сыном матери-одиночки, у которой было еще три ребенка, она была лучшей жертвой. Ты сделал этот выбор после того, как обвиняемый и его мама тебе доверились, рассказав всю правду о том, что никто никого не бил, это было случайное падение, в котором виновата лишь жертва, оступившись на пустом месте. Но второй задира решил свалить вину на мальчика с подарком, потому что испугался обвинения. Да, не ты судья, не ты полиция, но самое ожидаемое – это убийство по неосторожности, детская колония. Пережить можно – ты сам так думал в тот момент, что ничего с парнишей не случится, верно? Только забыл, что газета – это власть, и когда начался шум, к мальчику относились уже не как к ребенку, а как к психу с психованной мамашей. Люди и закон – это разные вещи, благодаря тебе первое стало страшнее второго.

Портер все это слушал в полном монументальном спокойствии, не двигаясь и почти не дыша. Его не глодала совесть, пусть боль и отдавала по всему внутри, он не ненавидел себя, хотя и подходила ощутимая тошнота, он не хотел ничем парировать, хоть и был уверен в достоверности своих слов. Это не было тем, что могло его сломать, – скорее наоборот, он чувствовал прессовку, ту самую, после которой становишься крепче, ведь не отталкиваешь, а усваиваешь, принимаешь это и учишься с этим жить.

– Для чего весь этот спектакль? – Портер посмотрел на мальчика тем самым взглядом, который уже не переубедить, не подкупить и уж точно не сломить: настоящий сконцентрированный тонный покой, кричащий о силе характера, требующий, чтобы с ним считались.