когда я смотрела в них, то видела и ощущала «темноту». От этого неоправданного, ничем не подкреплённого и, как я тогда себя уверяла, ложного ощущения мне даже начало казаться, что глаза у неё не светло-серые, а чёрные, словно две дырки не пойми куда. Тогда я списала это на нервы – мерещится чёрт знает что, возможно, я ещё не оправилась от самоубийства Юли, своей школьной подружки; и теперь придумываю всякое. Я хотела спросить у Тамары, всё ли с ней в порядке, но побоялась обидеть; всё-таки даже осторожно спросила – не нужна ли помощь, может, приходить к ней почаще? Она отказалась весело и легко, со смехом; а через несколько дней убила себя – послеродовая депрессия, которую никто даже не подозревал.

С тех пор я внимательно вглядываюсь в пациентов, психическое состояние которых кажется мне лабильным, - ищу признаки этой «темноты»; до сих пор ничего такого уловить мне не случалось, все живы-здоровы. И вот сегодня… Этот мужик попытался свести счёты с жизнью. А я-то думала, «темноту» можно ощутить, только если глядишь на человека; но нет – оказывается, я способна определить её на расстоянии, чутьём, по каким-то неведомым и невидимым признакам.

Зеленцова спасли и стабилизировали; когда нам это сообщили, было уже около полуночи. Мы покинули клинику; на сон оставалось совсем немного времени. Назад пришлось ехать на автобусе - ведь сюда мы прибыли в машине скорой помощи; Барбаков всю дорогу молчал. Наконец спросил:

- И как ты это поняла? Что нужно... проверить?

- Тебе не понравится, - отмахнулась я. - Это ненаучно. Просто уже дважды я почувствовала, что человек планирует самоубийство, - но не поверила себе, мало ли, фантазии... и ничего не предприняла. В третий раз решила больше доверять себе и не допускать такого.

Я думала, Барбаков на смех меня поднимет, - но он удивился:

- Похоже на Зеленцова. Но у него это пошло ещё дальше. Может, ты тоже со временем такие способности разовьёшь - удивишь нас всех, а?.. Он, ты знаешь, умел почти безошибочно ставить диагнозы только на основании того, как человек ходит, сидит, двигается, смотрит. Как выглядит в целом. Всегда мог указать, что за орган страдает, и даже с определением болезни редко ошибался. Это ещё до всяких УЗИ, МРТ и рентгенов. Сразу знал, куда человека направлять по страховке. Сэкономил нашему отделению кучу времени, ресурсов и нервов. Я уж не говорю о том, сколько пациентов спас.

- А у него откуда такая способность? - заинтересовалась я.

- А у тебя откуда?

- Просто случайность. Такой вот дар, если это можно так назвать. В кои-то веки прок от этого дара...

- Ну а у него после сильного стресса. Пережил удар, - нехотя пояснил Барбаков. Мы уже вышли из автобуса и пешком брели в гору домой. - В молодости он был карьеристом, каких свет не видывал. Не знаю, что в его рассказах правда, а что - старческие выдумки; но он рассказывал, будто проигнорировал жалобы своей беременной невесты, когда она сюда с ним приезжала сто лет назад. Посадил её на самолёт - зачем-то ей надо было ещё вернуться перед окончательным переездом; она прилетела в Россию и почти сразу умерла. Он очень себя винил, даже в полицию пытался сдаться - мол, посадите по статье "оставление в опасности"; его, понятное дело, никто не стал слушать... И...

- Он и раньше пытался покончить с собой? - догадалась я.

- Было дело, - непривычно вздохнул Барбаков. - Год назад. Я думал, он через это перешагнул; убедил его, что он всё ещё нужен науке, да и нам, молодым коллегам - для консультаций. И он обещал... Но он, понимаешь, вбил себе в голову, что, раз на пенсии - то ни на что больше не пригоден. Его все эти десятилетия удерживала эта самая его способность. Он решил, что пусть невесте не помог - но, раз в нём такое открылось, он должен успеть помочь стольким людям, скольким сможет. Отработать свой "долг" за "оставление в опасности". Горел на работе, работал до последнего, потом уволился - исчерпался, здоровье уж не то; и вот - опять эти мысли вернулись. Теперь надо следить за ним попристальнее.

Мы зашли в дом; Барбаков вдруг обнял меня, прижал к себе - и, зацеловывая, забормотал:

- Спасибо... Я готов был уйти домой, лечь и заснуть. У меня самого с интуицией беда, честно тебе признаюсь... Предпочитаю опираться только на факты.

Я позволила ему принять душ вместе со мной - для скорости; я надеялась, мы сейчас же ляжем спать - чтобы успеть поспать хотя бы пять часов; но Барбаков оказался настроен на другое - придавил меня к постели и продолжил осыпать поцелуями. Я почувствовала себя в высшей степени неловко: секс - это одно, мы с ним уже много всего попробовали; но вот так страстно и жадно покрывать всё тело поцелуями... Не совсем нормально для фиктивных мужа и жены. Я постаралась отодвинуть его - но он прижал мои руки к постели и продолжил вгонять меня в краску.

- Интуиция, значит? - бормотал он. - Ох ты какая...

- Перестань, мне неприятно, - попытавшись остановить его, я повысила голос; Барбаков сейчас же оторвался и посмотрел удивлённо:

- Я же ничего не делаю. Просто целую.

- Хочешь секса - трахай, пожалуйста; а вот эти все нежности ни к чему. Мы так не договаривались. У нас не те чувства; это слишком интимно.

- Мы же в губы целуемся, - не понял Барбаков. - Куда интимнее?

- В губы - да, конечно. Потому что это возбуждающий элемент сексуальной игры.

Барбаков глубоко и прерывисто вздохнул - что было совсем уж непривычно; затем его выражение лица и тон изменились в считанные секунды, и он, раскинув мои колени жестом собственника и по-хозяйски размещаясь между ними, пообещал:

- Хорошо. Будет тебе секс без разогрева. Не слишком интимный, как ты любишь; всего в меру, и подольше. Только потом не жалуйся опять, что ноги не свести.

Глава 9. Ирэна. Мы то всего вернее губим, что сердцу нашему милей.

Как-то, когда у меня был выходной, а Барбаков зашивался на отделении, в дверь позвонили. Я открыла; Зеленцов вошёл такой стремительной походкой, словно это и не он наглотался таблеток две недели назад.

- Открывай, малютка; это Санта Клаус со свадебным подарком! - энергично воскликнул он