Любопытно проследить дальнейшую карьеру Гинзбурга. В Октябре он защищал в рядах Михайловского артиллерийского училища Зимний дворец от большевиков. Осенью 1918 года он был уже коммунистом и комиссаром большевицкого фронта против Финляндии.

Когда я очутился среди арестованных, в связи с убийством Урицкого, хотя тогда я ни в чем и не был виновен, мой отец бросился на квартиру Гинзбурга (мы жили в одном с ними доме 20 лет) просить выручить меня, но мой «друг» Володя Гинзград, как его звали в гимназии, категорически отказал моему отцу в содействии.

Все наши прапорщики, без исключения, пришли в крайнее волнение от сообщения адъютанта. Заговорила во всех национальная гордость и традиции 250-летней русской Армии, сказался сам собою голос предков служивших на протяжении веков Русским Царям в славной Российской Императорской Армии. Все страшно волновались. Тогда адъютант сообщил, что он рад видеть наше волнение и что он уже сговорился с командиром батальона: адъютант будет отговариваться тем, что это дело не в его компетенции и отсылать юнкера-еврея к командиру, а командир к адъютанту и т. д. Надо надеяться, что непрошенный кандидат всё же поймет, что его появление не желательно и неуместно.

Вести о Тарнопольском наступлении

Из действующего полка пришли ужасные вести. После всевозможных пересуд и обсуждений полк решил перейти в наступление.

Несмотря на то, что офицеры всюду были впереди жертвуя собой, порыв был настолько слаб, что не удалось прорвать все линии австрийских окопов. Наступление не удалось.

27 офицеров выбыло из строя убитыми и ранеными и около 600 солдат.

Как только обнаружилось сопротивление австрийцев, наши солдаты повернули назад, не обращая внимания на офицеров. Говорят, что солдаты-большевики стреляли своим офицерам в спину. Тело прапорщика Георгиевского осталось висеть на австрийской проволоке. Он был сыном нашего полкового врача и лишь в феврале 1917 года произведен в офицеры из Пажеского корпуса. После 27 февраля он не захотел вернуться в Запасный батальон и поехал в действующий полк, веря, что война еще продолжается и полк сохраняет свою боевую славу, находясь в виду неприятеля. Многие доблестные наши офицеры так думали и погибли зря, но спасли честь и старую славу полка.

Что может быть величественнее и трагичнее зрелища одиноко идущих в атаку офицеров, брошенных своими солдатами. Бывало у нас в полку, что солдаты носили на руках в атаку своих умирающих от ран командиров. Таков всегда был и будет русский солдат. Но что можно спрашивать с «товарищей». Бог им простит. Воистину не ведают, что творят. Слепое оружие в руках разлагателей Армии и предателей Родины.

Переименование в резервный полк

Наш Запасный батальон переименован в Гвардии Московский резервный полк. Сформировали 16 рот, пулеметную команду (без пулеметов), команду пеших разведчиков, команду конных разведчиков (без лошадей). Обозов и кухонь не было.

Командиром полка стал полковник Яковлев, наш командир батальона. Я получил 1-ю роту и команду пеших разведчиков. От такого переименования ничего не изменилось. Я, например, никогда не видал выстроенной мою 1-ю роту, ни команду пеших разведчиков. Иногда я подписывал какие-то ведомости, а главным образом отпускные билеты.

Но какое ничтожество в творчестве нашей революционно-победоносной демократии. Из наименования полка выбросили слово «Лейб» — ну это скажем логично, нет Царя — нет и Лейб-гвардии. Но сумели только обкорнать, изувечить название полка, а своего ничего не выдумали. Ну назвали бы, например, Национальной гвардии… полк, или Республиканской гвардии… полк, или что-нибудь в этом роде. А то нет, изувечили и бросили без идеи и без содержания — дорвались, уничтожили ненавистное, а уже своего дать ничего не могли.

По-видимому, легче было ставить палки в колеса Императорскому правительству, чем самим дать хоть в названии, смысл своим делам, уже не говоря о творчестве и организации. Какая-то старческая дряхлость у этого молодого «Временного правительства».

Иду по плацу. Меня догоняет солдат.

— Ваше Высокоблагородие!

Я понимаю с полуслова — вне очереди в отпуск просится.

— Скажите фельдфебелю, чтобы вам написали отпускной билет, я подпишу.

— Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие.

Поезжай себе голубчик на все четыре стороны, думаю я.

А какой у них всё же примитивный мозг, у этих одураченных «леворюцинеров».

1 июля. Перед выступлением большевиков

Последние дни стало что-то совсем неспокойно в наших казармах. Всё время снуют какие-то личности, солдаты наши ходят по плацу, собираются группами, о чем-то горячо спорят и что-то обсуждают.

Я попробовал подойти к такой кучке людей и послушать, о чем они говорят, но они сразу прекращали разговор при моем приближении, делали недовольные лица и расходились.

Во второй этаж полкового манежа ведет наружная каменная лестница, образуя при входе в помещенье вроде маленького балкончика. Это место было выбрано большевистскими пропагандистами трибуною для их выступлений — слушатели стояли на плацу, а ораторы с балкончика произносили свои речи.

Эти дни прапорщик Сибирский всё чаще и чаще появляется о какими-то личностями, которые с манежного балкончика призывают солдат к непослушанию офицерам, требуют немедленного мира без аннексий и контрибуций на правах самоопределения народов, призывают свергать 10 министров-капиталистов, подстрекают солдат уничтожать помещиков, буржуев, капиталистов и золотопогонников, требуют опубликования тайных договоров, науськивают солдат на Временное Правительство — вся власть совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и да здравствует интернационал.

Я пробовал пойти послушать ораторов, но заметил на себе такие взгляды солдат, что поспешил удалиться — я побоялся немедленной расправы со стороны озверевающей солдатни.

Все эти собрания и речи происходят совершенно легально и с полного разрешения «Временного правительства». Странное создается положение. Большевики открыто призывают перебить офицеров и уничтожить правительство «министров-капиталистов», мы, офицеры, ходим среди солдат, как какие-то бессильные тени прошлого, а наше «Временное Правительство» кажется задалось целью покончить самоубийством. Покушение на прекращение своей собственной жизни называется самоубийством. Чтобы не стать самоубийцей, надо выказать волю не убить себя. Желание жить должно быть сильнее желания умереть.

Ну так вот за четыре месяца пребывания «у власти» Временного правительства я ни разу не заметил у него ни одного волевого действия для сохранения своего существования. Наоборот, многие акты Временного правительства можно назвать попытками к самоубийству: приказ № 1, выборное начало, допущение большевицкой пропаганды, оставление офицеров среди бушующей солдатни без всякой моральной поддержки. Я уже не говорю о содействии правительства восстановлению власти офицеров, может быть где-нибудь такие попытки и делались, но у нас в Запасном батальоне этого никогда не было до сих пор — утверждаю это совершенно объективно и