— Я…Эндрю…Я забыл удостоверение в кабинете…

Зал огласил выстрел. Нагрудный карман Деймона, где лежало это удостоверение, залило его собственной кровью. Через секунду он издал едва слышный стон и на подкошенных ногах свалился на пол.

Это была не первая жертва Эндрю Тейлора во имя справедливости. Но впервые перед убийством у него не трепетало сердце.

***

Гарри Коулман сидел за столом и заполнял карту пациента, который должен был прийти к нему с минуты на минуту.

Они с судьёй были друзьями детства. Может, болезнь была своеобразной кармой за его грехи?

Двадцать один год назад Джерри не сказал, почему их восстание, планировавшееся долгие месяцы, потерпело поражение. Может, он знал, или, по крайней мере, догадывался, но никому не говорил, что во всём был виновен Альфред.

Им повезло, что судья не указал имена в доносе. Гарри и Джерри почти единственные из верхушки восстания смогли спастись. Гарри остался жить, как ни в чём не бывало. Джерри же не вынес этого. Оставил маленького сына ему и ушёл.

Мать Конлея, Элис, и до его рождения не вела здоровый образ жизни. Пока Джерри был здесь, Гарри пытался вылечить её от зависимостей. Пытался помочь и облегчить страдания. На какое-то время у него даже получилось. Но с уходом мужа Элис не выдержала и вновь начала принимать вещества. Ей это помогало, затуманивало разум.

Не из-за этой ли мнительной помощи Гарри продолжал обеспечивать Конлея марихуаной?

Случившееся с ними тогда катастрофически напоминало ему ситуацию с новой революционной ячейкой, которую он решил создать, наверное, в память о Джерри. Старый глупец. Жизнь ничему его не учила, хоть он и призывал пасынка учиться на ошибках.

Почему Гарри не отомстил Альфреду за предательство? Может быть, в нём играла память о дружбе. Может, он проникся к нему сочувствием. Ведь, как никак, двадцать лет назад у них всех были свои взгляды на справедливость. Альфред, к глубокому сожалению несостоявшихся революционеров, их взглядов не разделял.

И Гарри смирился. Смирился на пару десятков лет, чтобы вновь вплести в эту затею совсем молодых людей, не сумевших унять жар своего собственного сердца, погубивший их. Он надеялся исполнить мечты Джерри Орвелла Райана, но лишь снова понёс поражение.

И теперь спокойно сидел за столом, пытаясь подписать бумагу о смертельной болезни друга, когда-то предавшего его. Идентификатор 210621.

По коридору послышались шаги. Ровные, настойчивые, громкие. Разве так мог идти человек, идущий за подтверждением того, что он обречён на смерть? Но больше на этом этаже медцентра идти было не к кому, да и к Гарри визитов сегодня больше не ожидалось.

Дверь распахнулась. Он сразу узнал Конлея в накинутой синей куртке смотрителя и встал, чтобы поинтересоваться целью его прихода сюда.

Конлей не отвечал. Его глаза блестели, но твёрдо смотрели на главного врача. Дыхание было настолько ровным, что казалось, что его сердце не бьётся вовсе. По губам смотрителя проскользнула насмешливая улыбка.

— Гарри Коулман, — медленно и тихо, но слышно начал он. — Вы обвиняетесь в нарушении Нормы № 2 по «Кодексу Норм и Порядков». За революционную деятельность, осуществляемую с группой лиц по сговору и за продвижение в массы оппозиционных идей, именем Правительства вы приговариваетесь к смерти.

Гарри не успел даже ужаснуться его словам, произнесённым с улыбкой на губах. Аккуратным движением Конлей полоснул ножом, возникшим у него в руке, по шее главного врача и следующим воткнул его в сердце, прямо между рёбер.

Инстинктивные движения Гарри, схватившегося за шею, не спасли его. Он лишь отшатнулся от Конлея и по стене сполз на пол.

Конлей Райан снял запачканную кровью куртку и, забрав удостоверение, отбросил её в угол, обнажая чисто-белую парадную рубашку, надетую на него. Окинул взглядом комнату. Вышел, аккуратно закрыв дверь и не заметив человека, направляющегося в кабинет.

***

Справедливость в очередной раз восторжествовала. До конца тьмы в его жизни осталось совсем немного. Скоро всё закончится.

Конлей медленно шагал по опустевшим улицам в ожидании звонка, после которого потухнут лампы.

Голова его была как никогда чиста, тело не тяготила душная куртка, а на поясе не висел пистолет.

До освобождения души от тяжести тоже оставалось совсем немного.

По губам и глазам его изредка пробегала улыбка. Она любила улыбаться. Улыбалась почти всегда. Теперь он тоже будет улыбаться.

По его расчётам до звонка оставалось совсем немного.

На выходе из Отделения он заметил Эндрю, весело с кем-то разговаривавшего и, очевидно, собиравшегося домой.

Нет, им не стоит видеться.

Он остановился, спокойно отошёл в сторону и подождал, пока его ученик не свернёт на свою улицу.

Конлей находился в состоянии отрешённого умиротворения. Равнодушно смотрел на всё, равнодушно двигался к двери Отделения.

Он шёл на смерть в невероятном изнеможении, но шёл твердо и гордо, как и всегда.

Скоро всё закончится. Останется только свет.

Перед тем, как упасть перед недоумевающим дежурным на колени с руками за головой и чёткой фразой «я убил человека», Конлей дождался звонка и темноты у себя за спиной.

14 глава

в день Солнечной Революции

Вновь он шагал по этой улице. Приятно было размять ноги после камер Отделения.

Сколькие, кроме него, шли в здание Суда обретать смерть?

Скольких таких людей Конлей лично отправил сюда?

И сколькие, не пройдя даже церемонии выселения, отправились на тот свет от его руки?

Конлей Райан спокойно шёл к дверям здания Суда с застегнутыми за спиной руками. Бывшие коллеги, назначенные проследить за ходом церемонии, едва успевали за ним.

Этой ночью снилась она. Нежная, чуткая, милая. Рядом с ним. Как было всегда. И как скоро станет вновь.

Её письмо так и осталось лежать дома нераспечатанным. Он не посмел его тронуть.

Скоро наступит справедливость. Из всей группы революционеров оставался только Конлей.

Сейчас было спокойно. Не этого ли он ждал? Кон не знал. И не хотел обращать на это внимание. Скоро всё закончится.

Перед ним открыли двери здания Суда и под взгляды наблюдателей провели за решётку. Улыбающийся и уже не контролирующий это Конлей кинул беглый взгляд на судью, человека со слишком похожей судьбой.

Впрочем, судьбы многих других в этом зале были едва ли проще. Едва ли кому-то в Куполе было легко жить и думать. Едва ли кто-то жил, не пытаясь идти к счастью. И едва ли кто-то насладился плодами этих попыток.

Расстегнули наручники.

Но разве в их судьбе был виноват кто-то