Шрифт:
Закладка:
Среди суетливой и болтливой мелочи выделялись и более коренастые особи, судя по всему, входившие в орбиту местного кузнеца, очевидно, составляя фракцию этого деревенского «аристократа». Того самого «шкафа», как ранее обозвала Силина старшая этого могучего коротышку в кожаном фартуке и с молотом в своих крепких руках.
Сероухие же брюнеты, ну и около того, помимо чуть меньших и чуть более острых ушей, ну и волчье-собачьего, так сказать, типа хвостов, от коротышек отличались уже сравнимым с Силиным ростом, хотя тот и сам являлся не особо по Земным меркам высоким юношей, однако телосложение ушастых охотников оставалось всё таким же стройным, поджарым. Но главное, пожалуй, их отличие от крестьян заключалось в воинственных повадках и в явном неравнодушии к всевозможным понтам, показухе, браваде и эдакой выпячиваемой молодцеватости. Даже у женщин.
Правда, на практике — декларируемых ими безрассудства и отчаянной смелости что-то Силин не заметил, ведь только «лисицы» пришли ему на помощь в битве с Великой Лесной Погибелью, когда как «волки» в час реальной опасности оказались пусечками. Хотя рано спешить с выводами, может они, когда их много, посмелее будут. Вон, как под барабан ловко танцуют, кружась и размахивая руками да мужественно толкаясь грудью. Загляденье прям.
— Эй, Прохор, что эт, к слову, у вас тут за фестиваль, а? — поинтересовался Силин происходящей вокруг движухой и столпотворением, а находился он как раз на «главной площади» Холмска, образованной из окружавших центральную часть поселка домов по периметру и прямо перед главным не то «медовым залом», не то «донжоном». Короче говоря, крупной и длинной такой избой с башенкой из травяной крыши. Но осознав заминку ушастого, столкнувшегося с ещё одним непонятным словом, добрый барин отмахнулся. — Да не парься, спрашиваю: отчего столпились-то все? Что там?
— Так цкынь ваши... э-э, босс, — очень «понятно» ответил Прок.
— Кто-кто мои? — переспросил Силин, удивленный тем, что слово не нашло ассоциации в родном языке.
— Ну... цкынь же. Э-э... запах ваш они почуяли, и он им подошел. А когда ещё и долг жизни заимели, то и вовсе прикипели. Тут уж — назад дороги нет. У пушистохвостых оно так. Долго эти хитруньи ищут, но если нашли, то — ВСЁ!
— Что... всё? — нихрена не понял Землянин из сбивчивого повествования то и дело запинающегося да подбирающего слова и без того далеко не оратора. — Какой ещё запах? Кого выбирают? Что за долг... Погодь, ты про лис, что ль? В смысле этих... как там их, Умку с Рикки-Тикки?
— Нет, босс. Про Унку и Руку.
— Один хрен. Так они, получается, не от граничащей с безумием отваги бросились на кота-переростка, а потому что нанюхались чего-то там?
— На какое зло? — переспросил не понявший вопроса Прок.
И не мудрено, так как по неведомым причинам «кот», «кошка» и тому подобное — пирсингом переводится именно как «зло», а не находит здешнее соответствие, как в случае «лис», или не остается непонятной местным абракадаброй, наподобие тех же: «босс», «барин» или «фестиваль». Правда, если сосредоточенно контролировать речь, желая максимально доступно донести мысль собеседнику, а не просто беззаботно болтать, то подобное может озвучиваться в виде близких аналогов. «Главный», «хозяин раба», «праздник урожая» какой-нибудь, например. То есть уже исходя из местной специфики и развитости здешнего языка.
— Ладно, сам разберусь. А ну! Расступись! — отмахнулся благодетель от косноязычного холопа и пошагал в гущу преимущественно Буроухих, припомнив, что Белоухая с Рыжеухой всё ещё без сознания после сеанса исцеления, вот, похоже, их преобразившиеся тушки и стали предметом интереса публики.
Смерды послушно прыснули во все стороны, а их благородие чинно прошествовал к своим «цкынь», что бы это не значило.
— Цыгане, блин, — недовольно буркнул помещик. — О! Цыгане же. Как там? К нам приехал, к нам приехал Вячеслав Казимирыч да-а-арагой(безбожно фальшивя). Интресно, баню они тут уже изобрели? С селянками обязательно. Эх, заведу себе театр из крепостных, будем античных авторов ставить. Глядишь, так и Жемчуговы начнут выкристаллизовываться. Балет пойдет. Эх, хорошо! А я их на борзы́х менять стану(мечтательно), — скорее из-за раздражения и неловкости от очень смущающего раболепия местных, ехидно и вслух поддевал потомственный лавочник Славик Его Честь кавалера Кима, который лишь воротил нос от подобных вот возмутительных намеков, утверждая, что у них такой дикости не было.
Ну разве что город какой вырезать могли, людей в степь продать, должников по ямам сгноить, ну или на рудниках, но без всякой там... троекуровщины. Лукавил, конечно, но Ким Фройз, в конце концов, всего-то лишь из служилых, а не наследственных дворян был. Он не барон какой-нибудь, пусть таковыми могли быть лишь сильные магички, далеко позади по объему резерва оставлявшие мужчин их мира, он не граф, не маркиз и тем более не герцог, то есть не «царь и бог» в своих родовых, а то и клановых землях, где, если не выносить сор на федеральный, в смысле, королевский уровень, то такие могут творить что только пожелают в своих владениях, опасаясь разве что широкой огласки, ибо исход населения из региона подальше от бахнутого на всю голову владыки — это ведь и экономические потери. Так что так.
— А ну, что тут у нас? — склонился Силин над недавними пациентками, чтобы привести их в чувства с помощью ранее примененной для усыпления Круа. Той самой, которая уже не вызывает зависимости, а то целый сарай влюбленных звероухих — и даром не надо. — Ожили? Ага, вижу. Хм, а похорошели. Помыть бы вас ещё. Или вы тут вылизываетесь все?
— Муж наш, мы навеки...
— Так, свободны, — недослушав, вскочил на ноги и засобирался дать стрекоча ещё такой ведь молодой человек, совсем не готовый к серьезным отношениям и подобным узам.
Огорошившие же его девицы лишь поднялись за ним, готовые теперь последовать за избранником хоть на край света, и с пугающим обожанием во взглядах уставились на чуть ли не паникующего юношу, который и выдал:
— Я — в поход! Прохор, где там мой конь богатырс... Это что за кляча? Я тебя спрашиваю? Ты что мне подсовываешь? Да у нас собаки, блин, крупнее! Что это за конь Пржевальского? Чё
