организовали. А вы там неплохо устроились, как я узнал: две любовницы из осуждённых, из красильного цеха, старшим стали в бараке. Понятно, почему не хотели покидать шарашку. Видел я ваших любовниц, любой жеребец копытом забьёт. Как мужчина мужчину я вас понимаю. Вы их там ещё и подкармливали. А вот вагоны с дынями перехватили, отправили в госпитали и детские дома.

– Что-то я на допросах не заметил, что они фиктивные.

– О, кстати, раз вы уж о них напомнили. Меня как раз направили разобраться со странной гибелью командиров особых отделов двух фронтов. А я хороший следователь. Нашли двоих со следами пыток, явно был проведён полевой допрос. Остальные были расстреляны или из немецких пистолетов, или из наших винтовок. Часто на месте расстрелов оставались следы, характерные для егерей ягд-команд, даже оторванный шеврон одной из команд нашли. Грубая импровизация. Ягд-команды работают только по своим тылам против партизан и наших диверсионных групп. В нашем тылу немцы работают в нашей форме. Знаете, что самое интересное? Все убитые так или иначе были связаны с вами, кроме двоих, что погибли ранее. Про Маринина и не говорю: то, что между вами вражда, вы оба особо и не скрывали. Я выяснил, что он вам в прицел случайно попал, должен был быть в другом месте.

– Не надо на меня вешать чужие трупы. Я из Горького сразу отправился на Чёрное море.

– Хохму с Севером мне уже доложили. Знаете, я только что прилетел из Горького, когда мне сообщили, что вас доставили в столицу. Там скандал был. Один фронтовик опознал на местном лесничем пятнистую куртку немецкого егеря. Потянули за ниточку и дошли до торговца на рынке, а он по фотографии опознал вас как продавца. Какое совпадение, правда?

– Действительно, совпадение, – легко согласился я. – На рынке был и куртку продал, не отрицаю. Только я в этом случае как посредник выступал, продавал чужое. Это трофеи одного из командиров, который в госпитале лежал. Деньги ему потребовались, вот и оказал я ему услугу. Я же покинул завод почти голым, где мне держать подобное снаряжение?

– Да, это тоже вызывало недоумение. Я же думаю, что кто-то доставил вам эти вещи, вы ведь известный трофейщик.

– Политуправление постоянно ругается, – пожал я плечами.

– И то, что вы пропускаете их нотации мимо ушей, мне тоже известно.

– И всё же не стоит чужие трупы на меня вешать.

– Дела с этими убийствами уже закрыли, по приказу сверху. Хотя я бы смог привязать вас к ним. Ладно, забудем это. Хотя вы лично мне сильно перестали нравиться после этих убийств.

– Я тут ни при чём, – спокойно, ровным голосом повторил я.

– Я же сказал, забудем. Теперь по дезертирству, которое на вас висит. Это уже статья, и серьёзная. Вас уже заочно осудили по этой статье и вынесли приговор – штрафбат. Будете искуплять кровью. И это не фиктивный суд.

– Гражданского? Спокойно, – чуть громче сказал я, доставая из нагрудного кармана бумагу (точнее, делая вид, что достаю из кармана, а на деле – из хранилища). – Видите эту бумагу? Руки прочь, я разверну, так изучайте. После суда, фиктивного, как вы его назвали, я потребовал выдать мне копию решения суда, но мою просьбу проигнорировали. После освобождения из шарашки я воспользовался своими связями, знакомых у меня хватает, и мне добыли копию решения суда. Более того, побывали с этой бумажкой в кадровом отделе Красной армии и в военкомате, где я призывался.

Представляете моё удивление, когда мне сообщили, что вскоре после суда квартиру у меня отобрали, а вот ни в военкомате, ни в кадровом отделе о суде ничего не знали. Бюрократия в армии, конечно, слабое место, но не настолько. Они по моей просьбе исправили это упущение. Так что и в военкомате, и в кадровом отделе я уже пять недель как с позором изгнанный из армии и потому гражданский. А значит, ваш заочный суд, так называемый настоящий, незаконен. Я в ведении гражданских судов, но никак не военных. И вот вторая бумага, официальная, со всеми печатями, что я уволен из армии решением суда.

– Что ж вы наделали-то? – горестно покачал головой майор, грустно глядя на меня. – А с квартирой мы разберёмся, выясним, почему её отдали другим.

– Не надо играть. Если вы изучали мою биографию, то знаете, что в армии я случайный человек, я из этого секрета не делал. Не нравилось мне служить. Воевать и бить немцев нравилось, а служить – нет. Я на суде плакал. От счастья, что мечта исполнилась, что всё, я свободен. Поэтому я, даже не зная, что суд фиктивный, радовался его решению. На карьеру мне плевать, а награды я спрятал и на поругание не дам, они честно выслужены, не вы награждали, не вам и отбирать.

Изгнание из армии стало для меня счастьем. И вы мне его сейчас хотите испортить, сообщая, что суд фиктивный. Поэтому скажу так: для меня он был настоящим! Так, и только так, другого не приму. Возможно (я не говорю, что это обязательно будет), мне пришлют повестку, если найдут. Тогда снова присяга и снова пойду воевать, простым красноармейцем. Я, конечно, своё отвоевал, но ещё побить немцев не против, очень даже за. Вот такая у меня позиция.

– Угу, – хмыкнул майор и уточнил: – А зачем повторно присягу давать? Вы же уже давали?

– Это моя клятва. Захотел – дал, захотел – забрал обратно. Вот я и забрал после суда. А повторно делать такую глупость не хочу.

– Это обида в вас говорит, – постучав карандашом по столешнице, сказал майор. – Я разберусь, почему до вас не довели нужную информацию. А пока посидите в камере.

– Это незаконно.

– Вот и разберёмся, где и что законно.

Прежде чем увести меня в камеру, два дюжих конвоира тщательно меня обыскали, даже одежду сняли. Майор прощупал швы, но те бумаги, что я ему показывал, так не нашли. Зато обнаружили небольшую заточку в шве. Заточке я сам удивился: сколько эти вещи ношу, не ощущал её. Очевидно, она принадлежала прежнему хозяину моей одежды.

Потом я снова оказался в камере, и два дня была тишина, майора я больше не видел. А на третий день мне зачитали постановление «настоящего» суда, согласно которому подполковник Бард был арестован за дезертирство, лишён звания и наград, а срок был заменён на штрафбат: мол, пусть кровью смоет свою вину. Какую вину? Нет за мной вины. Я так и заявил. Кто бы меня послушал.

Как есть посадили меня в состав, что шёл на Юго-Западный фронт, и отправили