Кащей, скажите, а как вы меня проведёте в эфир?

— Я? — немножко офигел я.

— Ну да, я же там никогда не был, — напомнил, пожав плечами, упырь.

— Ээээ… — издал я звук повышенной мудрости, переглядываясь с пожимающей плечами Зелёнкой. — Не знаю, — гордо заявил я. — Давайте вместе думать.

Обсуждение показало, что никаких «самостоятельных» программ у Ильича нет. Есть ряд особенностей и возможностей, которые он умеет, может, практикует. С самого изменения и завидно, в очередной раз позавидовал я «правильным» металюдям. Но вот условного диалога с частями себя у упырюги нет. Как и «рефлекса» проваливаться в небывальщину. Только «скользить», но это другое, что-то транспортно-кровавотуманное… ну, в общем, хрень, больше завязанная на материю, чем на небывальщину.

В общем — ни черта не придумали. Кроме того, что мне попробовать упырюгу «позвать». Потому как если не получится — сноходствовать мне, как дураку, без вариантов. Не было металюдей, со сном работающих, только древесные ельфы, да и то — с глюками, а не снами.

Ну, решили — надо делать. Разлёгся я на газончике, энтовой кроной от солнца услужливо прикрываемый. Ну и начал проваливаться в небывальщину, вырубившись телом.

Провалился успешно, был собой — стальными полосами с торсом Кащея. Округа… ни хрена не радовала. Горящее небо, угли и пепел на земле и обугленный, мёртвый лес. Никаких «сновидческих вывертов», кроме того, что языки пламени на небе часто принимали вид очень злостных рож.

Ну и хрен с ним, начал я «звать», благо упырюгу я условно чуял. Пыжился, щупалами своими металическими помахивал, как и руками. Очи пучил и вообще — старался. И хрен, чуть сам не «очнулся». Позвал словами — ну хрен знает, может поможет. Не помогло.

Ну и высказал я, вслух, всё что о глуховатом и тормозном упыре думаю. Потому что маячила таки передо мной карьера сноходца, ни хрена меня не устраивающая.

— Не могли бы вы быть повежливее, господин Бессмертный? — чопорно выдала упырятина на мой трёхэтажный загиб.

— Хм, помогло, — порадовался я, разглядывая появившегося в небывальщине Ильича.

Такой, весьма вампирский вид, нужно отметить. Бледен, аристократичен — ну это он и в материи проявлял. Монокль выглядел как этакий визор на глаз, с шипами кровавой стали, зубищи — лютые, вампирские. Крыла бордовые, нетопыриные, которыми он не размахивал, но удерживался «на небывальщине» над пеплом и углями кошмара нашего пребывания.

Ну и шмотки однозначно были не «джинсой». Даже не фрак, скорее сюртук или мундир чёрного шёлка, черный плащ с алым подбоем. В общем — упыристый упырюга, стильный.

Упырюга тем временем рассматривал мою химерную персону, хмыкнул и выдал:

— Очень впечатляющий вид, господин Кащей. Это… ваш настоящий вид?

— Можно и так сказать. В небывальщине, — уточнил я. — Вы, кстати, тоже ничего.

— Да, довольно занятно, — осмотрел Ильич свою персону и стряхнул с погона пепелину.

— Вот так бы и одевались, а то ваша до тошноты аристократичная физиономия в джинсе поражает в самый эстетизм, — припечатал я.

— Форма стражей… — чопорно начал Ильич.

— Ну да, а комиссары всякие там в форме полицаев, — хмыкнул я.

— Ну может быть, господин Кащей, может быть. Ищем нечистика?

— Да чего её искать, там нычится, — тыкнул я лапой в прекрасно ощущаемом направлении. — И сами попробуйте. Только, пока не забыл, вопрос.

— И какой же, господин Кащей?

— Ваш монокль. Не просто украшение. И тут он не пропал.

— А должен был? Впрочем, вы вообще без вещей, да и моих при мне нет, — заметил упырь. — Это дом духов, господин Кащей. Решающий вопрос мей невосприимчивости к тонким и пограничным эфирным проявлениям.

— Духов ли? — прищурился я на приблудину.

— Духов, — кивнул Ильич. — И вируса, как его называют.

— Аномалия сети? — уточнил я, на что получил кивок. — И с сетью можете работать?

— Не вполне работать, но что-то могу. Может быть, перенесём эту увлекательную беседу на будущее, в более удобное время и место?

— Тут своё время. А у главы службы безопасности Стального «времени» на поболтать — скорее всего, и нет, — на что упырюга лапами извиняюще развёл. — Ну, действуйте, ищите, — хмыкнул я на вопросительный взгляд.

Ильич в ответ хмыкнул и стал искать. Крылами помахивал, хмурился, ноздри раздувал, буркалы пучил. И где-то через минуту помотылял к боровухе. А я за ним.

— Вы участвуете? — уточнил упырь по дороге.

— Предпочёл бы нет, но по обстоятельствам, — ответил я, на что он кивнул.

И добрались мы до боровухи. И… прямо скажем, хрень безблагодатная. Половина дородной, пышнотелой бабищи, с кожей цвета и фактуры молодой сосновой коры — зелёный и красно-коричневый. А вот другая половина — скелет, шибающий некросом. И как её так перекосоёжило-то, призадумался я. Впрочем, упокаивать нечистика надо, хотя даже жалко немного. Наполшишечки, да.

Боровуха тем временем визжала, бесновалась, кинулась к нам, криво так, за счёт «мёртвой половины». Ну и Ильич принял её на мгновенно сформированную шпагу из крови. И начал её тыкать и рубить.

Боровица визжала, тыкалась и рубилась, бестолково отмахивалась рукой и остовом. Но не помирала и не развеивалась: небывальщина реально «концептуально» её поддерживала, она восстанавливала дырки, сращивала разрубы за секунды.

— Неприятно, — холодно констатировал Ильич, продолжая тыкать нечистика и уворачиваться. — Напоминаю себе мучителя, без смысла и толка, — признал он.

— А у вас нет способов упокоить? — полюбопытствовал я.

— Теоретически — есть. Не хотел бы использовать, — признал Ильич.

— Поглощение?

— Да, свойство, но в данном случае, — не договорил он, сделав жест в сторону боровухи.

Да, прикинул я. В данном случае — хреновый расклад. Небывальщина подпитывает нечисть. Поглотить её Ильич поглотит, он сильнее по факту. Но вот приток… как бы его не лопнуло, как шарик, или перекосоёжило совсем непотребно, в скелетно-упыристого гермофрадита. Ну, возможный вариант.

— Давайте я, — придвинулся я, на что Ильич отлетел с изящным жестом.

А я ухватил боровуху за плечи, костяное и живое, и начал рвать полосами стали. Она рвалась, они именно разрушали структуру, а приток небывальщины не помогал.

И мне ОЧЕНЬ не понравилась её реакция. От Ильича она отбивалась. А на меня… в общем, смотрела с удивлением.

— За что, Бессмертный? — спросила уже наполовину разодранная боровуха. — Я по правде… А ты! Да будь ты проклят, Бессмертный! — завизжала уже голова боровухи. — Чтоб ты потерял самое… — а договорить было уже нечему.

— Неприятно, — констатировал я.

— Опасаетесь проклятья, господин Кащей?

— Не особо, да и не произнесла она его до конца, — отмахнулся я, вчувствуясь в небывальщину. — Просто она была и вправду права. По-своему.

— Но не оставлять же, в общем-то, невиновных людей! Хотя вы правы, неприятно, — признал упырь.

— Ладно, хорош сопли жевать, — махнул лапой и щупалами