Шрифт:
Закладка:
Притихшие близнецы поклялись.
— Я действительно знаю, что надо делать, — мягко сказала я. — Осталось уточнить, как.
Ландыши впервые посмотрели на меня нормально, с робкой заинтересованностью. До этого лишь удостаивали взглядами типа «малахольная» и «блаженная дурочка».
Оставив бескрылых, я пошла прогуляться по полям. Сказав, что знаю путь решения проблемы, я не соврала. Пусть не сразу, но я поняла: пока Ландыши не потеряют память, с ними невозможно ничего сделать. Тёмная тварь, изувечившая их, создала гениальную конструкцию: поселив в них черноту, она закрепила её убийствами. Она заставила их быть чёрными, вываляла во тьме, в грязи, погасив память о свете и добре.
Память — вот ключ ко всему.
А из всех знакомых мне нелюдей именно вампы лучше всех работали с памятью: извлекали необходимое, искажали воспоминания, подменяли их. Ведь мне не просто надо лишить близнецов памяти, нужно подменить её. Прочно и чётко. Это помимо того, что нужно уничтожить их vis-систему, не убив при этом, и создать новую. В общем, то, что мне предстояло совершить, очень напоминало операцию по пересадке сердца, совмещённую с сеансом гипноза. Поэтому-то я и не спешила браться за неё: очень сложно, и в случае ошибки второго шанса не будет.
Я сидела и смотрела в густую синеву небес, ожидая появления звёзд, когда меня нашёл Шон.
— Ты не поедешь кормиться? — поинтересовался он.
— Нет.
— Но тебе нужно, — несколько растерянно ответил он.
Я кивнула, мол, нужно, но…
— Не хочу ещё раз встречаться с тем человеком, это может ему навредить. А абы кого не хочу, — ответила я.
Шон кивнул своим мыслям.
— Значит, я наполню тебя сейчас и потом, когда вернусь.
Я не стала спорить. Завернувшись в его объятия, впитывала силу дразнящего жара. Шон изредка целовал-покусывал мою шею, и я словно видела его призрачные клыки, впрыскивающие ярко-красные капли vis, разбегающиеся по телу приятным жидким огнём.
Утром мы впятером выехали в Нью-Йорк. Венди до последнего не могла расстаться с флерсами, как заботливая мать — напоминала и напоминала, что где брать и как себя вести. Шон, не выдержав, сгреб её в охапку и отнес в машину. Во время долгой дороги мы ещё раз обсудили свои роли на Аукционе. Вернувшись в город, я тут же связалась с Фрешитом и рассказала о нашем плане. Болотник, немного подумав, без возражений согласился.
Времени на подготовку осталось совсем мало, по сути одни сутки. В четверг вечером мы выедем и в пятницу днём уже будем на месте. Полдня на то, чтобы осмотреться и подготовиться, а потом решающий бой, то есть собственно Аукцион.
И почему у меня не возникает сомнений, что это будет именно бой?
Все эти сутки Лиан и Пижма с одной стороны и Шон с другой накачивали меня силой. Я с трудом успевала упаковывать vis в резерв, устала страшно и ничего не соображала от напряжения. Когда мы выехали, я радовалась возможности просто поспать, без всяких vis-конвертаций.
Тони вёз меня в огромном «ренджровере». Фрешит и Венди поехали в «мерседесе» болотника. Шофёром у них была Джес: волчица, влюблённая во Фрешита и по-собачьи преданная ему. Шон и Бромиас ехали, как короли, в моем «роллс-ройсе» с переставленными номерами. Вообще-то, в отличие от зелёных пар, где бело-зелёный отлично уживается с чёрно-зелёным, смешанных красных пар практически нет: тому, кто питается радостью, не по пути с тем, кто живет печалью. Но и Шон, и Бромиас максимально нивелировали, скрывали главную силу и выглядели сейчас просто красными, как Арденте или Эльвиса.
Ники ехала отдельно в пассажирском микроавтобусе, выделенном Седриком, и в сопровождении охраны — спокойных, недоминантных волков из стаи нашего соправителя. В последний момент Седрик одумался и решил дистанционно поучаствовать, чтобы минимизировать вред, как он выразился. Ни я, ни Фрешит не возразили против такой инициативы.
Мы не ехали кортежем, но периодически появлялись в поле зрения друг друга, а оборотни ещё и постоянно перезванивались по мобильной связи. Спокойная, свободная дорога и удовольствие Тони от вождения такой махины расслабляли и усыпляли. Кения привычно дрых в сумке у меня на коленях — и я, задремав, тоже благополучно проспала всю дорогу.
Городок, где проходил Аукцион, оказался небольшим, сумрачным и пропахшим мертвечиной. Слишком большая община кровососов на слишком маленьких угодьях. Люди — словно тени: с серыми лицами, ушедшие в себя. Распятия на дверях домов и мрачная, без изысков, церковь кальвинистов в центре города, как цитадель и убежище. Увы, обманчивое и бесполезное. Достаточно было посмотреть в vis-диапазоне, чтобы увидеть отсутствие радужной дымки силы Единого. Не удивлюсь, если даже не старые вампы в состоянии войти в эту мнимую святыню.
— Так и ожидаешь увидеть толпу полуразложившихся трупаков, — хмыкнул Тони, — Чувствую себя статистом трэшевого фильма ужасов.
— Нет-нет, Тони, у тебя одна из главных ролей, — похлопала я его по плечу. — Тебе выносить меня на своем плече на рассвете и смотреть, как догорает этот филиал ада.
Моя шутка подняла настроение нам обоим.
— Без заварушки не обойдется? Да, хозяйка?
— Очень хотелось бы всё провернуть тихо, — серьезно ответила я, — но филейной частью чую, что не выйдет.
Тони опять хмыкнул и остался всё так же спокоен. Похоже, больше всего я в нём люблю это спокойствие, означающее постоянную готовность ко всему.
Покружив по городу и найдя здание заброшенного кинотеатра, в котором, собственно, и проводятся торги, мы увидели хмурых, болезненных, но оттого не менее опасных ренфилдов на страже.
— Мертвячий корм, — зло бросил Тони.
— Только люди, — пробормотала я себе под нос, осматривая vis-зрением охрану, вполне сносно маскирующуюся под праздношатающихся.
— Не думаю, что у них только люди, — ответил Тони, — Я слышал, везде, где есть сильное гнездо трупаков, оборотни становятся их кормом и рабами.
— Седрик тоже пил вашу кровь, — обронила я.
Мы направились за город к месту встречи с Ники.
— Ха! Сравнила, хозяйка. Отдать лорду кровь всегда было большой честью, только сильные удостаивались её.
— А слабых он трахал, — не удержалась от подколки я, но Тони ответил серьёзно.
— Может, кто-то с ним и трахался, но только не слабый. Лорд Седрик настоящий волк, и слабаки его раздражают. Слабаков у нас не было… Я не преступал грани и не хотел знать, кто преступает, — тихо закончил
