как бы они после этого жили вместе? Как жить с женщиной, которая так унижается? Ада натурально цеплялась за ноги и каталась по полу в слезах. И все из-за него, наследного принца, Его Высочества Артёма Бобкова! Как ее после этого уважать, если она сама себя не уважает?

Их с Адой связывает ложь. Ложь и подлость. Она была свидетельницей его низких поступков по отношению к жене и детям. Ада настойчиво выгрызает его из семьи, вцепилась в него мертвой хваткой. Конечно же, оправдывает себя любовью, надеясь получить от Артёма снисхождение: она же любит! За это ей простительна душевная гниль.

Любовница не уважает его выбор: она не желала слушать, когда он не однажды пытался с ней порвать. Артём с себя ответственности не снимал – плохо пытался.

В глубине души Бобков понимал, что ему льстит эта игра: он отвергает любовницу, а она стелется перед ним ковриком. Разве можно сразу отказаться от такого удовольствия?! Он Аду, конечно, бросит – и бросит по-настоящему. Вот только еще немножко потешит самолюбие.

С Адой все понятно: возраст «бегом рожать», внешность на троечку, истеричность, глупость, склонность к манипуляциям, отсутствие востребованной профессии. Уж Бобкову ли не знать, что с гуманитарным дипломом Ады, по которому она не работала ни дня, из-за чего он утратил всякую ценность, своими силами благосостояния ей не нажить. А посему, если она не желает всю жизнь пахать за копейки (а она не желает), у нее один выход – добывать деньги из мужчины.

Аду сильно приперло – последний вагон и прочее. Другого подходящего мужчины у Ады нет и не было – теперь Артём это отчетливо понимал, а раньше наивно верил ее вранью о мнимых поклонниках. Она методично набивала себе цену выдуманными историями, инсценировками и постановочными фото, создающими впечатление ее популярности у противоположного пола. Будь в ее окружении хоть один мало-мальски годный и заинтересованный в ней мужчина, разве стала бы она валяться в ногах, умоляя не оставлять ее?

Глубоко женатый отец двоих детей с соответствующими обязательствами, периодически ее посылающий, лгущий жене и ей тоже. Ценный приз! За такого, безусловно, стоит бороться. Он всяко лучше любого холостого поклонника. Теперь Артёму самому было смешно.

Ложь, которую он, распираемый чувством собственной значимости, не желал замечать, спустя время стала выпуклой и теперь нещадно била в глаза.

Ада с самого начала знала, что он женат, и врала, что ни на что не претендует.

Артём сделал вид, что поверил. Ада рассчитывала его провести. Самая умная. Нашла с кем мериться интеллектом.

1920 г. Одесса

После строгих пуританских нравов вместе с новой властью в страну хлынула волна вседозволенности. Ощущение туманного будущего или вовсе близкого конца подстрекало гнать долой всякую стыдливость и бросаться в омут страстей.

Браки и разводы заключались быстро, без излишних формальностей, как бы низводя в ранг мещанства и пережитка прошлого свадебный обряд и сам брак. Жить коммуной становилось нормой. А там, где общий быт, общая семья.

Они стали жить вместе: Лида, Сима, Эдуард и Юра. Эту комнату литераторы получили по месту своей службы, в ЮгРОСТА. Прежние хозяева комнаты то ли эмигрировали, то ли были отправлены на тот свет недрогнувшей рукой победившего класса.

Несмотря на упростившиеся нравы, благовоспитанная Лидия настояла на регистрации брака, и они с Эдуардом стали супругами официально.

Серафима с замужеством не торопилась, по крайней мере, без красивого платья, фаты, туфелек и кольца свадьба ей была не нужна. Нищий «круль» при всем желании дать все этой любимой не мог. У них и кроватей-то на всех не хватало – спали на единственной тахте по очереди: то Багрицкие, то Юра с Симой.

Третьей парой в этой коммуне вполне могли стать Ольга с Валентином, если бы Ольга не продолжала втайне вздыхать по Юрию. Она надеялась, что сестра его скоро оставит. Ведь Сима его не любит!

Катаев недвусмысленно шутил, что ему стоило для равновесия закрутить романчик с Ольгой. У Валентина была своя душевная рана, неразделенная любовь, которая не мешала ему часто менять девушек. По его признанию, то были мимолетные, ничего не значащие влюбленности, вносящие разнообразие в скупую на яркие краски жизнь отставного канонира. Ветреный Валентин даже как бы играючи женился на одной из влюбленных в него барышень, впрочем, так же легко и скоропостижно с ней развелся.

Катаев продолжал жить с отцом и младшим братом в аскетично обставленной квартире. Он часто ночевал у друзей, располагаясь на голом полу.

С утра друзья отправлялись на рынок менять вещи на продукты, пока еще было что менять. Перед этим разгорались жаркие споры, чья очередь жертвовать своим имуществом. Тут получалась неурядица: вроде бы изначально договорились, что в коммуне все общее, а частная собственность – мещанство и пережиток прошлого, но нельзя же было считать, допустим, шляпку Ольги или очки Лиды общими. Свои холщовые брюки с чернильной печатью, полученные на складе, Юрий тоже не спешил причислять к общему имуществу. В итоге друзья пришли к решению одежду не обобществлять.

Однажды Сима заметила на своей груди хищный взгляд Валентина. Она многозначительно посмотрела на Юру, мол, что себе позволяет этот пошляк!

Олеша истолковал мысли друга верно: в голодное время Катаева заинтересовали вовсе не прелести Серафимы, а ее аметистовые бусы, за которые при удачном раскладе можно выручить полтора фунта картошки, а то и кусок сала.

– Занятная вещица, – двинулась к хрупкой девушке долговязая, исхудавшая и от того похожая на жердь фигура Катаева. – Дай взглянуть!

Валя уже бесцеремонно протянул к Симе свою узкую, аристократическую руку, но ему помешал Олеша. Он грубо оттолкнул друга, полыхнув по нему глубоко посаженными глазищами:

– Своих баб будешь мацать!

Настал момент, когда дружба повисла, словно над пропастью, и могла исчезнуть от одного неосторожного движения. Они стояли друг против друга: низкорослый, коренастый, с широкой костью и широким благородным лицом, пока никому не известный прозаик и получивший на фронте ранение и награды, уже издающийся, но еще не популярный поэт. Поэт превосходил в росте и энергии, прозаик в основательности – так просто с места не сдвинешь.

– Ладно, ладно. Пошутил, – оскалил мелкие зубы Валентин.

Катаев отступил, скользнув раскосым взглядом по притихшей Серафиме.

Не только Валентин считал бусы Симы блажью. Ее сестры тоже придерживались мнения, что цацку непременно следует снести на толкучку. Но Юра цербером охранял возлюбленную от чьих-либо нападок. Он и сам считал бусы капризом, но оставить их пожелала Симочка, и этим было все сказано.

Новая власть нуждалась в пропаганде,