Я наклоняюсь к нему и перехожу на свистящий шёпот. В моём голосе ледяная ненависть смешивается с жаждой крови.

— Послушай меня внимательно, мразь. Если ты сейчас же не начнёшь говорить, я забью эти ворованные деньги тебе прямо в глотку.

— Да не ворованные это! — тут же вскидывается Харисс. — Чистое золото, без крови!

Он предпринимает последнюю попытку спасти свою жизнь:

— Хорошенько подумай над моим предложением. Убьёшь меня и горько пожалеешь! Я веду дела с самим Орфосом — советника Императора.

Вместо ответа я с рыком дёргаю на себя корень, торчащий у него из ключицы. Плоть раскрывается, как бутон, и чиновник начинает верещать.

— Последний шанс, — сухо бросаю я. — Начинаешь говорить, или сдохнешь прямо сейчас.

По моей команде вокруг запястья изгибается острый корень, замерев у налитого кровью глаза собеседника. Его ресницы в ужасе трепещут, а частые сиплые вдохи нарушают тишину.

Собрав остатки мужества, Харисс хрипит и скалится окровавленными поредевшими зубами:

— Хорошо! Я расскажу всё, и пусть правда сведёт тебя с ума!

Он продолжает торопливо шептать:

— Орфос заведует отбором одаренных юнцов в личную гвардию Императора. Именно он занимается подготовкой торжественных встреч. Подробностей я не знаю. Туда допущен лишь ограниченный круг лиц, включая самого Альдавиана.

— Ближе к делу! — требую я, моё терпение уже давно на исходе. — Что происходит с теми, кто проходит отбор?

— Постой. Я же говорю, не горячись! — Харисс пытается повысить голос, но заходится кашлем. — Слушай дальше. Как я слышал, после торжественного приема Император лично отбирает новобранцев в свою гвардию. Но здесь есть один нюанс! — он облизывает лопнувшие губы. — Туда берут вовсе не самых выдающихся адептов.

Его зрачки бегают из стороны в сторону, а голос становится ещё тише:

— Настоящие же жемчужины среди простолюдинов, цвет нашей Академии, уходят в совершенно иное подразделение. Некий особый отряд, о котором толком никто не знает. Однако, прежде чем туда попасть, эти адепты, лучшие из лучших, удостаиваются личной аудиенции у самого Императора. С глазу на глаз, без свидетелей.

— Как проходят эти встречи? — полный ярости я едва сдерживаюсь, чтобы не выдавить ему глаза.

Пускай лично мне он ничего не сделал, но то, что у него руки по локоть в крови невинных, совершенно очевидно.

— Их увозят из Академии небольшими группами, по 5–10 человек. После этого их больше никто и никогда не видит. Словно испарились. Куда они деваются одному Арангу известно.

— Врёшь, — цежу я. — Ты явно знаешь больше. Говори, падаль!

— Кого бы ты там не разыскивал… Если твой родич попал на приём к императору, он давно подох! — вопит чиновник. — Слышишь, подох!!

В его глазах мстительная радость, но, что самое страшное, я не чувствую вранья. Всё моё нутро сковывает лёд, а он продолжает упиваться моей болью:

— Всё они трупы, и ты скоро к ним присоединишься! Знаешь сколько таких было до тебя, которые пытались найти своих близких⁈ Тьфу, дрянь! — он харкает на мою одежду. — Куда катиться Империя? Что вам деревенщинам не сидится на месте? Как вы вообще смеет перечить самому Небу? Одним больше, одним меньше. Вас паразитов миллионы в каждой провинции. И для Императора вы не более чем расходный материал! И ты ничего не изменишь, смерд! НИЧЕГО!

— Расходный материал, говоришь?.. — кончик корня клюёт его в щёку, распарывая податливое мясо. — Моя сестра, по-твоему, это просто расходный материал⁈

Алая пелена застилает глаза. В ушах оглушительно стучит сердце. Я не вижу и не слышу ничего, кроме ритмичных ударов. Из горла рвется нечеловеческий вой, полный боли и отчаяния. Хруст костей и хлюпанье крови одиноким эхом раскатываются по разрушенной пагоде. Похоронный марш кастетов пытается заглушить эту невыносимую агонию. Бесполезно. Перед глазами мелькают картины прошлого: улыбка Лин, ее ирония, бескорыстная помощь, тёплые объятия, наши детские игры… Все, что я потерял. Навсегда.

Ярость затмевает рассудок. Хочется крушить, ломать, рвать на части — только чтобы вырвать из души эту обжигающую боль потери. Пальцы сами сжимаются на горле Харисса, словно желая выдавить из него жизнь по капле. Он хрипит и дергается, как насекомое, но я уже не воспринимаю его как человека.

В исступлении я калечу его, без жалости, без пощады, без остановки. Что-то хрустит и лопается, но мне всё равно. За моими ударами проскальзывают янтарные призрачных руки, с удвоенной мощью врезаясь в тело чиновника.

Лицо Харисса превращается в кровавую кашу, но это не может насытить зверя, взявшего верх. Я продолжаю, пока сам весь не покрываюсь кровью. Шея врага переламывается тростинкой, и голова, словно помятый котелок, несколько раз прыгает по полу, покинув своего хозяина.

В голове пульсирует лишь одна мысль: «они забрали ее!» Отняли мою сестру, близкого и родного мне человека. Наша цепь… разорвана. Разорвана!

Они… они заплатят за это! Он заплатит за это!

Противник давно мёртв, но я не могу остановиться. Всё глубже проваливаясь в пучину собственной боли и ярости.

Из груди вырывается ещё один крик, похожий на вопль раненого зверя. Колени подгибаются, и я падаю на пол, царапая ногтями маску. Слёзы текут по щекам, но я не замечаю их.

Лин… маленькая моя… прости, что не уберёг. Прости…

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я прихожу в себя.

Передо мной лежит то, что мало напоминает останки человека. Зловоние валяющихся на полу внутренностей режет обоняние. Груда мяса и оторванные конечности раскиданы по полу. Только две окровавленные ноги лежат на месте, где ещё недавно стоял мой враг. Это всё, что осталось от Харисса.

Я опускаюсь на одно колено, достав нож для разделки духовных зверей. Остриё упирается в ладонь и чертит глубокую косую линию. Кровь проступает крупными каплями. Сжимаю кулак, усилив её течение. Тонкая струйка падает на пол, смешиваясь с останками моего противника.

Набираю воздуха в грудь и начинаю чеканить:

— Перед Небесами, всевидящим Арангом и пятью первородными стихиями я, Рен из Лесных Холмов, приношу клятву на крови. На той, что течёт в моих жилах, и на той, что пролилась со смертью моей сестры, павшей от рук бездушного монстра. Я клянусь: не будет мне покоя, пока не свершу правосудие. Пока не отомщу за каждую загубленную душу, за каждую разрушенную жизнь. Слышишь меня, Альдавиан? Император, зовущий себя Владыкой Небес⁈ — злая усмешка искривляет губы. — Так знай: отныне я — твоя погибель. Неотвратимая. Неминуемая. Твоя власть, твоё могущество, твоё наследие и твоё доброе имя… Всё это обратится прахом перед лицом моей ярости. Я не знаю, когда исполнится клятва. Через год или через век, но я приду