Шрифт:
Закладка:
7
Гуманитарная и религиозная (вероисповедная) политика
В Российской империи создавались и существовали приюты, богадельни, училища для бедных и сирот и др. Как правило, их курировали благотворительные комитеты и ведомства, действовавшие под покровительством лиц царской фамилии. Временное правительство решением от 19 марта ликвидировало эти структуры и передало подведомственные им заведения Красному Кресту или Земскому и Городскому союзам[181].
21 мая 1917 года Временным правительством было введено в действие Временное положение о волостном земстве, в котором были записаны задачи волостного управления в социальной области: «попечение о призрении бедных, устройство благотворительных заведений, приютов, богаделен, странноприимных домов, совмещавших богадельню и больницу, и т. п., а равно и заведование сими заведениями». Волостному земскому собранию для этих целей было предоставлено право облагать налогами все находившиеся в пределах волости недвижимые имущества, устанавливать особые сборы[182].
9 июня 1917 года было изменено Положение о губернских и уездных земских учреждениях[183]. В обязанности земств входили традиционные задачи заведования земскими лечебными и благотворительными заведениями, призрение больных бедных, неизлечимо больных и умалишенных, а также «сирых и увечных» и др.
Муниципальные органы власти ориентировались на развитие сферы здравоохранения, просвещения, решение жилищных проблем для «недостаточных» слоев населения. Такая деятельность во время войны сознательно сужалась из-за подготовки и проведения выборов органов самоуправления по новой системе.
Главные силы были направлены на помощь «жертвам войны», прежде всего семьям мобилизованных. Особое внимание уделялось профилактическим мерам по предотвращению бедности: предполагались устройство общественных работ, борьба с безработицей, организация бирж труда и посреднических контор по поиску работы, благотворительных заведений, общественных мастерских и ночлежных домов. 5 мая было создано Министерство государственного призрения[184], которое непосредственно занималось институтами социальной помощи по централизованному принципу.
Уполномоченные от министерства должны были активизировать работу местных учреждений социальной помощи, поддержать органы самоуправления в этой сфере, следить за целевым расходованием средств, обследовать местные попечительские заведения, содействовать организации социальных образцовых учреждений[185]. Началось повсеместное объединение муниципальной благотворительной деятельности с государственным финансированием в деле помощи пострадавшим в войне.
29 июня 1917 года князем Львовым было подписано постановление «Об учреждении Временного общегосударственного и местных комитетов помощи военноувечным», которое возлагало «дело помощи военноувечным на местах… на органы городского и земского самоуправления…» Причем последовавшее за этим постановлением циркулярное письмо разъясняло, что эта функция «отныне признается обязанностью государства и осуществляется им на местах через органы местного самоуправления».
Большая часть органов самоуправления сотрудничала с правительством, которое пыталось на практике реализовать две задачи: с одной стороны, передать инициативу и ответственность на места, с другой – унифицировать способы оказания социальной помощи, централизовать управление, ввести обязанность государства по оказанию помощи ряду категорий граждан, контролировать состояние социально-попечительских заведений[186].
Осенью популистские лозунги социалистов в условиях нарастающего кризиса все больше отвечали чаяниям масс о скором улучшении материального положения. Ситуация в органах самоуправления резко политизировалась, и задачи социальной поддержки отступили на второй план.
Кроме сугубо материального аспекта гуманитарной политики под лозунгом «Не учите меня жить, лучше помогите материально» был и аспект, можно сказать, нематериальный, когда подведомственное население именно что учили жить. Речь идет о вероисповедном законодательстве.
Со времен Петра Великого православная церковь была интегрирована в систему государственного управления империей, а усилиями К. П. Победоносцева стала приобретать черты инквизиции, осуществлявшей идеологический диктат. Все без исключения конфессии находились под контролем государства, который осуществлялся обер-прокуратурой Святейшего синода и Департаментом духовных дел иностранных исповеданий при МВД. На религиозные организации был возложен ряд функций государственных органов (метрикация, ведение брачных и бракоразводных дел, статистика и др.).
C отречением императора православная церковь утратила государственную основу. Революция выплеснула наружу все накопившиеся внутри церкви за период самодержавия кризисные явления.
Временное правительство не скрывало своего светского, секулярного характера и не было миропомазано. Поэтому религиозная политика новой власти церковными иерархами воспринималась скептически и настороженно. Инициаторами поддержки правительства выступали леворадикальные представители приходского духовенства и активных мирян.
2 марта 1917 года в составе первого Временного правительства был назначен новый обер-прокурор. Им стал В. Н. Львов, однофамилец министра-председателя, многолетний член думской комиссии по церковным делам. При отсутствии императора сохранение обер-прокурорской должности, да и самого Синода, казалось нонсенсом. Первоначально, опасаясь раскола в церкви и руководствуясь принципом непредрешения, Временное правительство стремилось сохранить контроль над РПЦ.
Известный современный историк М. И. Одинцов так описал прибытие обер-прокурора в Синод: «4 марта Львов впервые появился в Синоде. Он объявил об освобождении Православной церкви от былой зависимости от государства и заявил, что отныне она вправе сама определить форму церковного самоуправления и может начать практическую подготовку к Поместному собору. А пока было предложено принимать к исполнению директивы правительства от обер-прокурора и через него же подавать в правительство просьбы и предложения. Тут же по распоряжению Львова из зала вынесли стоявший многие годы у стены небольшой царский трон – символ прежней верховной власти»[187].
Антиархиерейская позиция обер-прокурора Львова обозначилась сразу. Кого-то из высших священнослужителей он изгнал из Синода, кого-то лишил кафедры. Архиереев обвиняли обычно в неспособности воспринимать действительность, реакционной деятельности, угрожающей общественной безопасности, и в связях с Распутиным. Помимо епархиальных архиереев увольнялись и другие священнослужители. 14 апреля Львов волюнтаристски распустил Синод, новый его состав назначило Временное правительство. Налогообложение церковных организаций было резко увеличено[188].
Методы революционного обер-прокурора оказались более резкими, чем у его предшественников, а вмешательство правительства в дела церкви – более грубым и бесцеремонным, чем при царизме. Подобный подход обер-прокурора Святейшего синода к своим обязанностям свидетельствовал, что, так сказать, победоносцевский синдром, то есть желание единолично решать все вопросы, касавшиеся православной церкви, было трудно преодолеть даже революционному руководителю ведомства православного исповедания.
Уже 20 марта новая власть приняла постановление «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений»[189], которым, в частности, гарантировалось равенство всех религий. Оно отменяло те статьи Свода законов Российской империи, которые ограничивали политические, социальные и имущественные права граждан в зависимости от их принадлежности к тому или
