Руслан обнял проходившую мимо Асю за талию, ласково прижал.

– А мы с Асей в мечеть собирались.

Ася удивилась. Она, как и Руслан, была неверующей. Никогда не вникала в каноны молитв и обрядов. Свое неверие оправдывала современной гордыней, высшим образованием, душевной ленью. Но в противоречие с верующими не вступала. Справляла поминки, приглашала стариков читать молитву, давала хаер. Это могло выглядеть противоречиво, но не отказывалась от соблюдения мусульманских обычаев и праздников, назначение которых совсем не понимала. Когда надо, прятала волосы под платок, перекатывала пальцами тридцать три бусины четок, шептала бессвязные пожелания в раскрытые для молитвы ладони. Делала это скорее не для веры, а для желания не вызвать упрека со стороны старших и родителей.

– Зачем в мечеть? – вновь хохотнул Саша. – За милостыней?

Руслан вновь нахмурился.

– За благословением, – нашлась Ася. – Я собираюсь выйти на рынок.

– Барыжничать? – удивился Саша. – Смело! Весьма смело. Хотите, отвезу. – Саша, видимо, решил поймать Руслана на слове. Он был уверен, что они не поедут, откажутся. Да не дураки же они на самом деле, чтобы выходить на рынок.

Оскорбленный отказом Руслана работать у него водителем, Саша дождался, когда они войдут в мечеть, потом уехал. Он был уверен, что Руслан приползет на пузе, а Саша еще подумает, брать ли его обратно.

Когда Руслан с Асей вышли из мечети, она его упрекнула.

– Почему ты отказался?

– Потому что он нас кинул. Если кинул однажды, кинет и дважды… и многажды.

– Но ты же не знаешь точно.

– Я точно знаю. Ему негде было взять деньги. Он все-таки получил эти КамАЗы и мне не сказал. На наши с тобой деньги покупает холодильники и гаражи. Нашими же деньгами будет платить мне зарплату.

– Если бы согласился, мне бы не пришлось выходить на рынок.

– Потерпи немного, это временно. Скоро все устаканится, закончится вся эта перестройка.

– Я жду уже год, а становится все хуже, – фыркнула Ася.

– Ну потерпи. Мы же вместе, а вместе мы…

– …Сила.

Ася прошла семь рядов. С каждым рядом торгашей становилось заметно меньше, видимо, сказывалась их удаленность от входа, значит, снижалась их престижность и востребованность. А может, покупатели здесь появлялись гораздо позже. Пока дойдут до последнего ряда, время пройдет до обеда и взамен потраченным деньгам придут усталость и раздражительность. До последних рядов часто доходили только те люди, которые изначально ничего не собирались покупать, или те, кто не умел принимать решения. Они могли ходить месяцами, долго думать, долго покупать, а потом, вернувшись домой и получив чье-то «фи», уже с утра топтаться у прилавка с требованием вернуть. Это Ася знала по себе. Сама не раз так делала.

Поговорить об аренде места с одной из женщин, которая раскладывала флаконы с одеколоном, оказалось дурацкой затеей. Ася смотрела на женщину и не понимала, чего та испугалась. Вроде ничего плохого не спросила, не нагрубила.

– Опять чужое место заняла? – буркнула другая, таща тележку. Она даже не остановилась. Просто прошла мимо, но напоследок обернулась, припугнула: – Анька приедет, нахлобучит.

Женщина с одеколонами сосредоточенно уставилась в свою сумку, по ее мрачному виду можно было понять, что она ни за что отсюда не тронется и пропади все пропадом, если вдруг кто посмеет ее тронуть.

Ася все кружила и кружила по рынку, по рядам, от входа до продуктового павильона, вокруг кафе с запахом жареных пирожков, вокруг вагончика администрации с мятой металлической крышей, и все уговаривала себя не сдаться, не сбежать.

Площадка между администраций и продуктовым павильоном была засыпана белым щебнем, настолько крупным, что приходилось выбирать, куда ставить ногу.

В одном месте все-таки оступилась, подвернула лодыжку. Стало совсем невмоготу.

Когда в груди появилась тянущая боль, Ася повернула к невысокому крыльцу синего вагончика администрации. Двери были закрыты. Дернула. Дверь не поддалась. Дернула сильнее, сверху задрожала крыша, задребезжало стекло в окне. Ася подняла голову, суеверно глянула на небо, словно оттуда протянулась чья-то царственная рука и придерживала дверь, давая время одуматься и сбежать.

Постояв немного, вновь взялась за ручку.

– Вот чего дергаешь? – на Асю вопрошающе, даже с укором, глядела женщина с ведром и шваброй. – Видишь же, что закрыто, зачем дергаешь, и так уже каждый день ручки отрывают.

– Когда откроют?

– Почем я знаю, когда надо, тогда и откроют. Дорогу дай!

Уборщица открыла вагончик ключом и громко захлопнула за собой дверь.

К вагончику подошла торговка в синей кофте и спортивных брюках с лампасами и справа от входа стала раскладывать стол. В металлические крючки двух трубок вставила ножки, натягивая покрывало, расправила трубки в стороны. Поставила на землю, проверяя устойчивость, покачала, несколько раз передвинула, потом стала раскладывать товар: мужские трусы, детские футболки, разноцветные носки, табличку «Куплю ваучеры». Убедившись, что все выложено, женщина подняла голову, и Ася вздрогнула от неожиданности. Она узнала Татьяну.

И Татьяна здесь?

Нет! Это не она. Ошиблась.

Да, она. Точно. Она.

– Тань, – тихо позвала Ася.

Таня откликнулась, улыбнулась, но совсем другой, чужой улыбкой. Дрогнули лишь губы. Грустные глаза не шелохнулись, словно жили отдельной жизнью. А ведь какая у Татьяны была роскошная улыбка, на все лицо, с чудесными лучиками вокруг глаз. Смеялась она заливисто – на всю комнату.

Первым чувством был испуг. Вспомнилась свадьба. Ася пригласила Татьяну быть свидетельницей. Татьяна долго отнекивалась, ссылалась на загруженность. Ася настаивала. Лучшая Асина подруга Алина вдруг отказалась быть свидетельницей, тут было несколько причин. Самая главная – Алинин муж был русским, а свадьба намечалась татарская, да еще и безалкогольная. Революционные веяния нового правительства. Возникало ощущение, что разрешалось бить, грабить, стрелять, только делать это все на трезвую голову. Виноградники вырубили, водку запретили. Вдруг стало модным говорить только на татарском языке. Пока запуганный обыватель подчинялся, справлял безалкогольные свадьбы, спешно учил татарский язык, наглецы шли напролом. Подпольно гоношили водку, торговали отравой, покупали какие-то бумажки с грабительскими печатями и захватывали все вокруг. Директора магазинов, заводов, совхозов вдруг становились хозяевами, а работники – рабами. Не сразу конечно. Сначала всем выдавали бумажки с непонятным названием «ваучеры» и призывали быть богатыми и успешными. Ушлые сориентировались, обещая золотые горы, выманивали ваучеры у простофиль и пропадали навеки. Прошло много лет, прежде чем обыватели поняли, как виртуозно их нагрели. Они привыкли верить власти, ее твердости и решимости и по-другому жить не умели.

Татьяна была образцом патриотизма – комсорг общежития. По статусу она занимала отдельную однокомнатную квартиру. Ася в это время ютилась в комнате на семь человек – училась спать среди толпы народа, музыки и обалденного запаха жареной