Она сжимает мои волосы одной рукой, а я пробегаю языком через ее щель. Она стонет.

— Я просто хочу знать, где мы находимся.

— Чтобы сбежать?

— Да, черт возьми, сбежать, — плачет она. — Я никогда ни о чем таком не просила.

Несколько нежных движений языком, а потом говорю:

— Бесполезно, krasotka. Спасения нет. Отсюда или от меня.

Я не заставляю ее обещать больше не пытаться сбежать, потому что знаю, что это будет ложь. Я просто хотел, чтобы она признала это.

Нападая на нее ртом, я трахаю ее языком со свирепостью голодающего. И я умираю от голода. Для нее, ее вкуса, ее маленьких запыхавшихся стонов. Все это.

Добавление двух пальцев внутрь нее, а также мой язык, щелкающий ее клитор, заставляют ее взорваться.

— О боже, — кричит она, когда ее влагалище спазмируется, доя мои пальцы глубоко внутри нее. Мой язык и пальцы работают в тандеме, выжимая из нее каждую каплю оргазма.

Она все еще тяжело дышит, освобождаясь от меня, закрывая глаза и отказываясь признавать мое присутствие. Она прячется от меня, вероятно, ей стыдно за то, что только что произошло.

Мой член дергается, ожидая своей очереди, но этого не происходит. Не сегодня ночью. Никогда.

Я отступаю и отпускаю ее из рук. Джорджия поворачивается, чтобы достать свою брошенную одежду. Напряжение пробегает по ее спине, но она ничего не говорит. Между нами что-то изменилось, и я знаю, что она тоже это чувствует.

Я не утешаю ее. Я не утруждаюсь успокаивающими словами. Это было бы просто ложью.

Я поворачиваюсь и ухожу, как дым на ветру.

ГЛАВА 13

Андрей

Я прилагаю огромные усилия, чтобы избегать Джорджии в последующие несколько дней, и это чертовское облегчение. Когда я рядом с ней, искушение прикоснуться к ней, овладеть ею становится непреодолимым. Не то, чтобы держаться подальше от нее, помогает подавить мою одержимость.

Дома я либо сплю, либо запираюсь в своем кабинете и работаю. Я даже ем здесь, желая избежать возможной стычки. Но как бы я ни старался избегать ее, она постоянно в моих мыслях. После того, как я лакал ее сладкую киску, пути назад уже нет. На вкус она напоминала нектар богов, ее аромат навсегда запечатлелся на моем языке.

Я знаю, что был с ней груб той ночью в библиотеке, исчезнув, не сказав ни слова, но мне пришлось это сделать. Нежность оставила бы дверь открытой для дальнейшего развития между нами. Тот факт, что у нас зашкаливает химия, не означает, что мы можем действовать в соответствии с ней. Мы не можем.

Но это борьба.

Бизнес должен быть моим приоритетом — конец истории. Я, как пахан, не пачкаю руки, не так, как раньше. Теперь речь идет о том, чтобы управлять армией и оставаться на два шага — нет, черт возьми — на милю впереди наших конкурентов. А конкуренция дышит нам в затылок. Все, от южноамериканских картелей до вьетнамской мафии, хотят получить долю от нашей уличной торговли. У нас заблокирована большая часть Бруклина и его окрестностей, но как долго? Каждый день из укрытий выходит новая угроза, и нам приходится возвращать ее на место. Не говоря уже об Антоновой Братве. Брайтон-Бич у них еще есть, хотя и ненадолго. Они словно змеи, ползущие по траве — сейчас я их не вижу, но они в любой момент встанут на дыбы, и мы должны быть готовы.

— Мы здесь, босс. — говорит Джулиан с переднего сиденья. Выйдя из машины, я осматриваю промышленное здание на окраине Бруклина, где мы ведем свои далеко не пикантные дела.

Чертово дело.

Ничего хорошего не будет, если тебя отвезут в этот неприметный цементный блок на другом конце города. Но те, кого мы сюда привозим, этого заслуживают.

Войдя через черный ход, я услышал знакомые звуки жужжания машин. От стен доносится какофония швейного и раскройного оборудования. У нас есть швейная фабрика на первом этаже здания — это способ отмыть наши деньги и отвлечься от других занятий. На третьем этаже, высоко над шумом честного бизнеса, мы получаем ответы на все наши животрепещущие вопросы.

Грохот. Когда я поворачиваю за угол, мои уши наполняет звук удара по мягкой человеческой плоти. Я открываю дверь в комнату для допросов и обнаруживаю, что Даниил держит за воротник нашего давнего бухгалтера Павла Калашникова и наносит сильный удар ему в лицо. Брызги крови и слюни летят. Прислонившись к дверному косяку, я смотрю шоу, как будто это боксерский поединок, за посещение которого я заплатил кучу денег.

— Кажется, здесь все под контролем, — весело говорю я. Глаза Даниила бегают в мою сторону, когда он вытирает окровавленные костяшки пальцев уже испачканной тряпкой, которую бросает обратно на пол, когда закончит.

— Оказывается, этот недоумок уже несколько месяцев находится на зарплате у Антонова.

В моих глазах вспыхивают красные вспышки. Я знал, что в нашей организации есть крот, но это удар под дых, когда находишь человека, который так нагло тебя предал, — и это особенно отвратительно, когда предатель — один из старейших доверенных лиц твоего отца.

— Мистер Калашников как раз собирался рассказать нам, какую информацию он слил Олегу. — Павел скрючился на земле в позе эмбриона, от него доносится запах мочи. Наименее лояльных людей легче всего сломать.

— Расскажи мне то, что я хочу знать, — шипит Даниил, ударяя Павла в живот. Он корчится от боли на полу. — В любом случае живым отсюда не уйти. Но от тебя зависит, насколько болезненными будут твои последние часы. И поверь мне, я могу сделать их очень болезненными, если захочу.

Когда идиот молчит. Кулак Даниила снова летит, на этот раз в лицо. Отвратительный треск, когда из носа Павла льется кровь. Он кашляет и шипит, жалобно стонет, пытаясь справиться с болью.

Но пока Павел не заговорит, пощады нет.

Я снимаю рубашку и вешаю ее на стул в углу. Даниил не успевает получить все удовольствие. Голый до пояса, я хрущу костяшками пальцев, решая, как лучше его мотивировать.

Мне не нравятся придурки, которые играют со мной, особенно в самой важной битве в моей жизни. Со всей сдерживаемой сексуальной энергией, которую я ношу в себе, мне больше всего не хотелось бы использовать лицо этого шута как боксерскую грушу.

Я наклоняюсь и шепчу на ухо рыдающему мужчине.

— Слушай, ты, предательский ублюдок. Для тебя нет никакой надежды, но если ты хочешь, чтобы твоя драгоценная жена и