Шрифт:
Закладка:
Мальчик, работавший по заданию партизан, ночью разрядил автомат спящих у него в доме немцев. Кроме того, подложил гранаты под колеса машин. Партизаны сделали налет на село и перебили всех фашистов. Машины взорвались, едва только сдвинулись с места. Вскоре, во время боя, маленький герой погиб от шальной пули.
К сожалению, рассказчик не знал имени мальчика.
Мне думается, что когда Красная армия подойдет к Смоленску, немцы предложат нам мир, предварительно убрав Гитлера. Взяв на себя ответственность за руководство армией, кровавый маньяк подписал свой смертный приговор.
9 января
Вчера Заславский полусмущенно заявил мне, что, в сущности, транспорт не входит в его обязанности и что он ничем помочь не может. Спрашивается: чего он мне морочил голову и заставил даром потерять пять дней? А между тем из ПУРа уже прислали сюда запрос: куда девался писатель Фибих?
Кажется, завтра я все же уеду с одним батальонным, который направляется в 1-ю Ударную.
Вечером вчера показывали нам, «резервистам», американский фильм, еще нигде не шедший «Шампанский вальс». Киносеанс был оригинальный. В нашем большом подвальном помещении была установлена кинопередвижка, экран заменяла белая стена. Зрители сидели на койках. Каким далеким и чуждым было то, что нам показывали!
В антракте, когда вспыхнул свет, я увидел две новые фигуры. Поэт А.Тарковский6 и переводчик стихов Бугаевский7. В военной форме, только что прибыли. Их направляют в армейские газеты. Приехали из Чистополя8, где очутились после «великого драпа» 16 октября! Первый раз едут на фронт. Я – старый фронтовик, чувствую свое превосходство и немножко важничаю.
Тарковский – тонкий, черноволосый, красивый – хороший одухотворенный поэт и очень привлекательный человек. Приятно было встретить и еще приятнее было бы вместе работать.
Из рассказов моих сожителей.
Во время выхода из окружения им приходилось встречать в Смоленской области села, враждебно настроенные к Красной армии. Крестьяне, отказавшись пускать к себе голодных, продрогших командиров и бойцов, предлагали сдаваться в плен к немцам: «Там вас накормят». Наоборот, немцам охотно несли яйца и другие продукты.
Одному политработнику какой-то дед предложил: «Отдай мне часы, получишь хлеба». Делать нечего, политработник, вконец голодный, снял с руки свои часы и отдал. Дед за это вынес ему краюшку хлеба.
Это, конечно, единичные случаи, но все же, когда слышишь такие рассказы, а потом читаешь о немецких зверствах над крестьянским населением, то испытываешь чувство удовлетворения. Вы не ушли с нами, вы ждали немцев, может быть, даже радовались их приходу – так получайте же, кушайте на здоровье, господа мужички.
Хороший народ наши командиры и политработники. Они, правда, серые, им часто не хватает и военной, и общей культуры, но человеческий материал великолепный.
И лица простые и хорошие.
10 января
Попутчик, с которым я собирался поехать, оказывается, отправляется только тринадцатого. Еще три дня! Решил сегодня же ехать поездом назад в Москву, а оттуда есть ежедневная связь с армией. Я узнал это лишь сегодня. Никто ничего не скажет толком. Даром потеряна целая неделя.
Тарковский вчера уехал в свою 16-ю. Ему повезло: сразу же нашелся попутчик – кавалерист из части Доватора. Колоритный парень в полушубке, весь увешанный трофейным оружием. На одном боку, рядом со своим наганом, немецкий маузер, на другом – красивый кортик на серебряной перевязи, за спиной германский автомат. Странное двурогое оружие, напоминающее уродливый пистолет.
Бугаевский и вчера же приехавший поэт Швецов9 тоже уехали – один в 10-ю, другой – в 50-ю армию.
Ходят слухи, что крупным нашим воздушным десантом занята Вязьма. Можайская группировка немцев окружена. Если это правда, то замечательно.
13 января
Вот я и на новом месте, среди новых людей.
Первые впечатления хорошие. 11-го выехали. В Большом Спасском переулке, в здании школы, где находилась военная почта, с трудом, с волнениями, переходя от надежды к унынию и обратно, раздобыл машину, идущую в армию. Папа провожал меня и помог нести складную койку. Выехали в третьем часу дня. Счастье, что мне разрешили ехать в кабине шофера, иначе не знаю, что стало бы с моими ногами – я ехал без валенок. Мороз – под 30 градусов. Но и в кабине приходилось ежиться от холода.
Ехали долго, часов восемь. Дорога на Калинин. Занесенные снегом баррикады на окраинах Москвы, ряды железных рогаток, проволочные заграждения. Деревушки – мертвые, разрушенные. Чем дальше не запад, тем все дальше будет такая картина: торчащие печи, развалившиеся избы. В сумерках проехали Солнечногорск, совсем в темноте – Клин. Отвоеванные, политые кровью места. Все чаще по сторонам дороги попадаются подбитые немецкие танки, исковерканные автомашины. Последние часы пути еду мимо бесконечной вереницы брошенных фашистских машин. Дорога идет лесом, ели в снегу – декоративные, как в опере, на каждом шагу торчат танки, автобусы, тягачи, грузовики, наконец, просто груды железного лома. Все занесено снегом. Прямо по Верещагину.
Это новый для меня пейзаж. Нечто похожее, но в очень слабой степени я видел под Каширой. Но вот конечный пункт моей машины – Теряева слобода. Здесь полевая почтовая станция. Мы привезли сюда газеты и корреспонденцию, мои спутники выгружают все это, чтобы ехать назад в Москву. Избушка, где находится ППС10, крохотная, теснота невообразимая. Выясняю, что редакция в трех километрах отсюда, в деревне Чаща. Идти ночью по незнакомой дороге, нагруженный, как верблюд, тяжелой поклажей?
Упрашиваю позволить мне переночевать на ППС, ничего не выходит – меня направляют к коменданту. Иду туда. Я не ел с восьми часов утра, продрог, замерз, устал, клонит ко сну.
Комендант отводит мне ночлег в помещении комендантской роты. Сперва забираю вещи и плетусь по темной, неизвестной мне деревне. Ощупью нахожу в темноте обледенелые лестницы, сени, двери. В комендантской роте тепло и дымно. Топится железная печурка, дым ест глаза. На нарах лежат и спят бойцы. За столом читают вслух газету и оживленно комментируют. Все молодежь, кадровики. Чувствую подъем. Только что я разложил в углу свою складную койку и лег – явился посыльный. Комендант телефонировал редактору о моем приезде, и редактор сам, собственной персоной явился меня встречать. Минут через десять, пока я укладывал вещи, он пришел сюда. Знакомимся. Высокий человек в овчинном полушубке и в валенках, лицо неврастеника. Фамилия его – Ведерник. Он ведет меня к санкам и несет сложенную мою койку.
В ожидании, пока приедут вызванные им санки, мы смотрим кинофильм «Парад на Красной площади». Кино в избе, зрителей всего несколько человек – политработники да сверху,
