Шрифт:
Закладка:
— Товарищ старший лейтенант! — тут же поймал меня на нашей стоянке Мишка, — самолёт к боевому вылету готов! Мотор работает исправно, горючее заправлено полностью! Подвешены две бомбы по двести пятьдесят килограммов, взрыватели мгновенного действия! Боекомплект пушек и пулемётов полный, эрэс нет! Докладывает механик самолёта младший сержант Веденеев!
— Спасибо, — ответил ему я и пошёл вокруг Ила с предполётным осмотром вместе с Олегом. Так, струбцинки с элеронов сняты, колёса накачаны одинаково, амортизаторы осажены тоже одинаково. Внимательно осмотрел подвеску бомб, кок винта и сам винт, лючки на капоте и контрольную шпильку на крышке переднего люка, трубку Пито, хвостовое оперение и костыль. Олег шёл за мной, повторяя все мои действия, и когда я потянулся расписываться в журнале, одобрительно кивнул головой.
— Помоги, — попросил я Мишку, накидывая на себя парашют и, застегнувшись с его помощью, полез в кабину. Уселся поудобнее, поставил ноги на педали сразу, пристегнулся плечевыми и поясными ремнями, воткнул вилку шлемофона в гнездо радиостанции и, зажав его барашками, погнал предполётный осмотр кабины слева направо. Всё было в норме, приборы молчали, двигатель-то ещё не был запущен, хотя аккумулятор я включил, проверил звуковую и световую связь со стрелком, да посмотрел на склонившегося надо мной Мишку. Он, чуть застеснявшись, показал мне на ЭСБР — электрический бомбосбрасыватель, и сказал:
— Бомбы будут сбрасываться по две, но вы уж, товарищ старший лейтенант, тут же и механический дёргайте. А то мало ли что. Вдруг одна отцепится, вторая нет.
— Обязательно, — уверил его я и тут же по радио прозвучала команда к запуску. Мишка помог мне запустить двигатель и спрыгнул на землю. Я внимательно прислушался к рёву мотора, но ничего лишнего в нём не было, так что оставалось только спросить у Олега, готов ли он, да начинать выруливать, потому что наши уже все начали.
Мы, все девять самолётов, выстроились на старте друг за другом попарно, в порядке очерёдности, я последним, так же по очереди доложились о готовности и замерли в томительном ожидании команды.
— Взлетаем! — наконец раздался в шлемофоне голос Воронцова, первая пара дала по газам, а я потянулся закрыть фонарь и вдруг увидел справа от себя бегущую к нам Марину. Она остановилась метрах в пятнадцати от самолёта и принялась оттуда махать нам, что-то крича мне при этом. Чёрт, чёрт, чёрт!
— Вот что за дура московская, — голос Олега в наушниках был спокоен и злобен. — Она бы ещё с пустым ведром сюда прибежала. Я в приметы не верю, но это уже через край. Командир, ты в своём уме?
Я промолчал, не став отвечать, да и что я мог ему ответить, а внутри меня всё ёкнуло, да в глубине живота поселился липкий холодок. Я вдруг, как будто это было только что, припомнил и свой сон про чёрную собаку, и утреннее бритьё, и поездку на грузовике до КП, и все свои фото тоже. И как-то всё это вместе сложилось так, одно к одному, что накатила какая-то мгновенная чёрная безнадёга, а в голову полезло мерзкое предчувствие чего-то плохого там, впереди. Но я нашёл в себе силы помахать Марине в ответ, улыбнулся ей во все зубы так, чтобы она это увидела, а потом её за руку потащил в сторону подскочивший к ней Мишка. Он кричал ей что-то в лицо и волок за собой без жалости и я, в который раз уже вздохнув, снова отвернулся от неё, да что ж такое сегодня.
Последняя передо мной пара пошла на взлёт, я дал им оторваться, записал время вылета в планшет и дал газу сам, а все эти предчувствия тут же вылетели у меня из головы, работать надо, некогда. Единственный плюс, что хотя бы Воронцов этого не видел, суеверный наш, пусть это будет только на моей совести.
Потом мы быстро собрались в кругу над аэродромом и пошли на запад двумя четвёрками, одна за другой, я последним. Пока шли, я внимательно следил за молодыми, помня свои обязанности, но ничего нового не увидел, повадки каждого я уже знал. Ну, разве что Никитин болтался в строю чуть больше обычного, но поправлять его по радио голосом было ещё нельзя, нужно было соблюдать радиомолчание, это уже потом, рядом с целью или по пути домой.
Над линией фронта к нам прицепилась четвёрка маленьких и все вместе мы пошли дальше на запад. Воронцов, ради хоть какой-то скрытности, вёл нас метрах на пятидесяти высоты, опускаться ниже было уже опасно, стоило учитывать и перегруз, и умение молодых, а Яки начали нарезать свои зигзаги чуть выше. Вот на обратном пути мы будем улепётывать на настоящем бреющем, метрах на десяти-двадцати от земли, кто во что горазд. Будем к ней прижиматься как к родной, хотя и не дай бог, конечно, но спокойно уйти нам вряд ли дадут, стоило смотреть на вещи трезво.
Под крылом уже начали мелькать ещё не обезображенные предстоящими боями места, зазеленел лес, успевший оправиться от пожаров сорок первого года, появились озерца, да и вообще местность чем дальше, тем больше, начинала походить на болотистую. Может, и не врали партизаны.
Нас пока не обстреливали, хотя немцев я видел, но они просто не успевали. Да и как тут успеешь, на такой-то высоте. Воронцов же тащил группу не просто так, по прямой, он вёл нашу девятку ломаным маршрутом, избегая дорог и населённых пунктов, и дай бог, чтобы это нам помогло.
Я вполне себе ориентировался на местности и понимал, что он делает. Тело управляло самолётом на автомате само, позволяя мне и следить за воздухом, и ловить ориентиры на земле, делая отметки на карте. Судя по всему, Воронцов решил обойти цель и зайти на неё немного южнее, чтобы ярко сверкавшее солнце хоть немного, но мешало немецким наблюдателям и зенитчикам. Ну и ещё чтобы хоть чуть-чуть неожиданности добавить.
Мы и правда зашли во вражеский тыл километров на десять дальше предполагаемого района и, развернувшись над глухим лесом, начали пологий набор высоты. Комэска перед вылетом сориентировали по точному месту, найденному истребителями, и он вёл нас прямо и уверенно, по прямой, не кидая свою машину в «змейку», как делали тогда, когда требовалось что-то точно рассмотреть или найти.
Но на двух
