— Ты это чего? — улыбаясь, спросил Лысухин и положил руку на плечо Воробья. — Никак испугался? Что, никогда не хаживал в разведку? Не бойся, все будет как надо. Мы народ тертый, да и ты парень не промах. Так что управимся.

— Да я и не боюсь… — промямлил Воробей.

— Вот это другой разговор! — Лысухин хлопнул Воробья по плечу. — Нам ли бояться? Наше дело правое, победа будет за нами — разве не так?

— Так, — кивнул Воробей, глядя на Лысухина, и взгляд этот был, как у затравленного зверя.

— А тогда — готовься, да и выступаем! — сказал Лысухин. — Путь-то неблизкий.

Воробей тяжело вздохнул и исчез в темноте. Подождав, когда шаги Воробья затихнут, Стариков подошел к Федосу.

— Пароль, в случае чего, вы знаете, — сказал он. — И как вам действовать, тоже.

— Да, — односложно ответил Федос.

— Повторите пароль, — потребовал Стариков.

— Привет от иволги, — сказал Федос.

— Все правильно, — проговорил Стариков.

— Что ж, будем прощаться, — произнес Лысухин. — Как говорится, спасибо за хлеб-соль. И не поминайте лихом. Кажется, именно такие слова полагается говорить при расставании?

Федос ничего не ответил, лишь вздохнул. Он, конечно, не знал доподлинно, куда именно отправляются Стариков и Лысухин, не знал цели и смысла их задания. Он лишь догадывался, что задание это неимоверно трудное и опасное. Такое опасное, что вернуться с него живым — дело почти немыслимое. Но что поделать — на то и война.

Глава 10

Выступили в самое глухое предрассветное время — когда ночь, перед тем как уступить свои права утру, окрашивает все вокруг в непроницаемый черный цвет. Все трое были вооружены немецкими трофейными автоматами — с автоматом ходить в разведку куда как сподручней, чем с винтовкой. Впереди шел Стариков, за ним — Воробей, замыкающим был Лысухин. В первую очередь в обязанности Лысухина входило следить за Воробьем, чтобы он не дал деру или не натворил чего-то другого — такого же неожиданного. Хотя Лысухин и не верил, что Воробей наладится убегать. Куда ему бежать и, главное, для какой такой надобности? Если он и вправду фашистский агент (а Лысухин в этом не сомневался), то, стало быть, у него имеется задание. Спрашивается — какое? Находиться в отряде и сообщать своему начальству разные интересные сведения — какое же еще? Каким таким способом — вопрос отдельный, и не это сейчас главное. Это — должно разъясниться потом, по ходу дела. А пока… Пока все должно идти по плану.

Постепенно начало светать. Рассветы в здешних местах — долгие, неторопливые, а к тому же еще и лес, в котором ночные сумерки задерживаются надолго. Но как бы там ни было, с наступлением рассвета приходилось быть осторожным вдвойне — а вдруг кто-нибудь разведчиков заметит?

— Почаще верти башкой по сторонам! — шепотом наставлял Воробья Лысухин. — И замечай. А коль что-нибудь заметишь, дай знать. Подними и опусти руку.

— Ага! — кивал Воробей. — Понимаю! А куда именно мы идем?

— Сказано — в разведку! — отвечал Лысухин. — А коль в разведку, то, стало быть, ближе к врагу. Но ничего — посмотрим на врага, сосчитаем его по головам и назад. Не дрейфь, партизан! Мы разведчики бывалые, с нами не пропадешь!

— Да я ничего… — отвечал Воробей.

Беседовал Лысухин с Воробьем не просто так, не скуки ради. Лысухину нужно было понять, что именно чувствует сейчас Воробей. А от его чувств зависело и то, что он может совершить, какой неожиданный поступок. Лысухин во что бы то ни стало должен был предвидеть этот поступок — точнее сказать, все возможные поступки, которые, теоретически рассуждая, может совершить Воробей. Ну а как это можно предвидеть? Только — с помощью разговоров. Спокойных, незатейливых, на понятную, незамысловатую тему. Лучше всего — отображающую актуальность момента. Стариков, Лысухин и Воробей идут в разведку — значит, нужно говорить о разведке. Но при этом не нагнетать страху, не напрягать собеседника, а стараться говорить легко, просто, как бы играючи, тем самым успокаивая собеседника. В таких-то разговорах и проявляется сущность собеседника самым наилучшим образом.

Шедший впереди Стариков поднял руку. Все остановились.

— Привал! — полушепотом произнес Стариков. — Десять минут, и пойдем дальше.

Все трое спустились в ложбинку, поросшую густым кустарником, и опустились на землю.

— Давно партизанишь? — спросил Лысухин у Воробья.

— Год с лишним, — ответил Воробей.

— Год с лишним — это хорошо, — кивнул Лысухин. — На войне — это просто-таки огромный срок. Сам-то — здешний?

— Здешний, — ответил Воробей. — Здесь недалеко…

— Здешний — это замечательно, — повторно кивнул Лысухин. — Стало быть, и с этими местами знаком?

— Знаком…

— А тогда скажи — в какую сторону мы идем? И что нам ожидать в ближайшем будущем?

— К Астаповичам мы идем, — ответил Воробей. — Отсюда километра три до Астаповичей.

— Что ж, тогда все просто расчудесно! — усмехнулся Лысухин. — Значит, говоришь, мы не сбились с пути?

— Вроде нет… — ответил Воробей.

— Астаповичи — это то, что нам и нужно, — сказал Лысухин. — Где Астаповичи — там и враг. Я правильно мыслю?

— Да-да… — ответил Воробей.

Лысухин искоса глянул на него, усмехнулся, но не сказал ничего.

— Подъем! — скомандовал Стариков. — Вперед!

Дальше шли молча. Подходили к Астаповичам, а здесь надо было соблюдать повышенную осторожность. Астаповичи — город, а значит, место людное. Мало ли кто мог встретиться им на пути — свои ли, чужие. Скорее всего, именно чужие, потому что для разведчика — все чужие. Тем более — Стариков и Лысухин в данном случае были не просто разведчиками, у них была другая задача, гораздо сложнее и опаснее. Это была такая задача, которую, может быть, не выполнял еще ни один разведчик.

Стариков остановился, молча поднял руку и резко ее опустил. Это означало, что всем нужно также остановиться и залечь. Остановились и залегли. Впереди, сквозь просветы в кустах, виднелись строения: продолговатые приземистые то ли склады, то ли цеха, какие-то отдельно стоящие не то будки, не