Мы дожидались прибытия поезда возле будочки дежурного по парку, и я с большим интересом слушал о неизвестном мне начальнике. Я о начальстве вообще был не очень высокого мнения: так случилось, что начальников толковых и умелых не так уж часто встречал, не считая, конечно, армию.

Электровоз принять долго ли? Машинист высоковольтную камеру проверяет, помощник — по низу, механическую часть: что-то молоточком простучит, что посмотрит просто, потом молоток на масленку сменит — и делать нечего. Сиди, жди открытия сигнала.

Сижу. Яков Евсеич пошел проверять мою работу. Все осмотрел, даже фитильки пощупал, а после возле платформы с металлоломом остановился, даже залез на нее.

Стучит в дверь кабины: «Ну-ка, прими!» — вал приволок какой-то, метра полтора.

— Куда вы железяку-то эту? — спрашиваю.

— Пригодиться может, — отвечает, — к мотоциклу! Не думаешь мотоцикл покупать?

— Квартира еще частная, а вы — о мотоцикле!

— Вот, вот… Мотоцикл-то и нужнее, когда квартиры нет. Взял участочек — на него и поваживай потихонечку: попались дощечка, колышек — в люльку; цементик, щебеночка — в люльку. Казенную не жди: казенные по вашим-нашим распределяются, или, если есть чего, в мохнатую лапу сунешь — с квартирой будешь! Вон я гараж построил, баню, погреб — без копеечки.

— Спасибо за совет, Яков Евсеич, но вот в исправительно-трудовой колонии мне как раз говорили наоборот…

— Дак ты и там побывал?!

— Успел.

— Ну и как?

— Хорошо. Наказывали: «Увидите Якова Евсеича — присылайте к нам!».

— Да ты что? Я тебя воровать, что ли, учу? Да приедь ты на любой стройдвор и скажи, что подмести после цемента вагоны хочешь, — любой начальник тебе спасибо скажет, а подмел вагон — пол-люльки цементику. А в порожняковых вагонах сколько щебня остается? Проволока вон на вагонах висит — кто чего скажет, если ты ее откручивать будешь? Я вон даже баранов привез из Казахстана. На рыбалку поехал, стадо овец встретил, а пастух спрашивает: «Выпить есть?» — «Есть», — говорю. Показал ему бутылку, а он: «Давай: ты мне бутылку, а я тебе — любого барашка!» А у меня две бутылки было. Так, скажешь, я украл баранов?

— Нет, не украл. Такая кража называется «через семнадцать», то есть соучастие в краже.

— А может, он своих мне продал баранов-то: я же не спрашиваю на рынке, что и откуда?

— Но не пол-литра баран стоил, если бы он этого чабана был собственный?

— Ну, а мое дело какое?

— Ваше дело — соображать, не сообразил — годика два думать заставят, на пару с чабаном.

Так и началась наша с ним работа. У него всегда были какие-то проблемы: то крыс бьет током — они пищат, но мертвых почему-то нет; то жена у него деньги сожгла, припасенные на капроновые сети, — складывал, складывал в самоварную трубу тайком от жены, а она возьми да и самовар поставь.

После одного случая я смеялся всякий раз, как Яков Евсеич жаловался на свою спину или вставал к электропечам погреть свой радикулит.

— Закрой окно, — говорит однажды, — а то опять в няшу лезть придется!

— В какую няшу?

— В конскую. Как радикулит меня прихватит, то я напарю конских катышей — отходит.

— А вы по какому рецепту ее, эту няшу, делаете?

— Ни по какому. Привожу из конюшни, завариваю в ванной крутым кипятком; остынет немножко — и влажу…

— Так откуда же вы узнали, что катыши конские целебным свойством обладают?

— Ты на курорте был?

— Нет, не был.

— Так вот: на курорте есть сероводородные ванны, и запах такой же, как от конских катышей. Но если запах один и тот же, значит, и состав одинаков?

Я так и задохся от смеха.

— Яков Евсеич, — говорю, — а почему бы вам в выгребную яму залезть не попробовать: там еще гуще запах!

— Смейся, смейся, — отшучивался он беззлобно. — Прихватит радикулит — и в уборную полезешь!

Но Яков Евсеич отлично водил поезда, и по скоростной линии ленты скоростемерной хоть проверяй линейку. Когда я сказал ему, что первого машиниста встречаю, который бы так держал скорость, он достал из «шарманки» схему профиля пути, сложенную гармошкой, положил на контроллер:

— Спиной надо поезд чувствовать. А в эту штуку почаще заглядывай да вспоминай меня!

И вот я его вспомнил.

День рождения у него — 30 апреля. Зашел я к нему узнать, почему не вызывают, а у него пир горой. Схватил меня за руку:

— Ну-ко… Боевой мой заместитель, да чтобы за новорожденного не выпить!.. Катюха, — кричит жене, — помощнику моему — бокал!

Окружили, повисли на моих рукавах и другие.

— Пей, — кричат, — пей!

Выпью, думалось, — отвяжутся. Нет, к столу потащили. Пока закусывал — хмель в голову ударил, и вместе со всеми я петь начал. Якова-то Евсеича на двое суток освободили, а если машиниста освободили, то и помощник гулять может — такое было понятие. И вдруг жена прибегает:

— Что же ты делаешь? Тебя же в поездку вызвали!

Выскакиваю из-за стола, а дома сразу же — к ведру с водой: два ковша выпью — два пальца в рот…

Прибегаю в «брехаловку», а машинист-инструктор Федор Яковлевич Данилевич пошептал что-то на ухо машинисту Василию Ивановичу Сулакову, и тот затормошил меня:

— Давай быстрее: поезда стоят, а ты чешешься!

Вышли от дежурного по депо, и тут Василий Иванович начал:

— Ты что, с ума спятил? Завтра Первый май, а ты натюкался! Хорошо, что Федор Яковлевич дежурит! А то бы тебе другой на его месте сыграл свадьбу!

Пришли на электровоз, а Василий Иванович:

— Садись — и ни с места: машину приму сам!

После одной общедеповской шумихи Федора Яковлевича выбрали председателем местного комитета профсоюза. А с Василием Ивановичем мы стали хорошими друзьями. Жена у него работает директором ресторана, но машиниста Сулакова никогда не видел выпившим. Даже в выходные дни. Он еще и нештатный инспектор детской комнаты милиции.

Интересная ситуация получается: я — машинист, меня учили управлять машиной, и выдан об этом соответствующий документ,