— Ну, вот что, прекраснейшая. Вашего Дионисия ко мне приносили два папуаса. Патлы до сих пор, бакенбарды до подбородка, усы с подусниками, на руках — дамские браслеты с брелоками, звенят, как бубенчики. Морды жуликоватые, ужас! Субъекты те еще! Дионисий у них в ватное розовое одеяло завернут. Расчищены у него только клейма и глаз со лбом. Расчищено прекрасно! Работа высокого профессионала, на уровне Кирикова. Приходили они от Орловского. Что это за птица, вы, конечно, не знаете. Зато я знаю. Он — крупный подрядчик церковных ремонтов. Хитер и жулик международного класса. Икон он сам не собирает, тут же перепродает. У него бывают очень хорошие доски. Его «мальчики» производят работы по всей России и из соборов с чердаков, из чуланов тащат сотни досок. Среди барахла попадаются уникумы. Как вам к нему попасть? Вопрос сложный. Скажите, что вы — работник патриархии, искусствовед, пишете богословские работы об иконописи. Вам поручили купить иконы для русской православной миссии хотя бы в Сирии или Ираке. Надо подлинные вещи ХVI века, за деньгами вопрос не станет. Он патологически жаден, этот Орловский, от жадности клюнет. Скажите ему также, что патриархия хочет ему поручить, как известному мастеру, крупный ремонт. С этого и начинайте, а потом переходите на иконы. Вот его телефон, адреса не знаю.

Анна Петровна поблагодарила, пристально вглядываясь в солнечные коровинские пляжи Крыма с дамами в шляпах-тортах и со сверкающим в графинах вином на фоне роз.

— Правда, прелесть? Да, в поисках утраченной юности. Я вот также когда-то с бонной гулял в Коктебеле в матросочке, а на мамочке была шляпа вся в рюшечках и розочках. Мне все это напоминает детство, реальное училище. Вот этот Жуковский так похож на нашу дачу в Павловске. Я собираю картины, как пасхальные открыточки. Мне они многое напоминают. Звоните, прекраснейшая, но только помните: Орловскому в рот палец не кладите!

Орловского дома не оказалось, он был в отъезде, и Анна Петровна стала реализовывать вторую часть своего плана. Она отправилась в музей, давший письмо-отношение Безрукову в областной архив.

Заведующая отделом древнерусской живописи, чистенькая седая старушка в очках с золотой оправой и античной камеей, приняла ее изысканно-удивленно-вежливо:

— В Спасский монастырь? В городской архив? Что вы! Что вы! Мы никого не посылали. Безруков? Первый раз слышу. Украли папку с документами! Удивительная история! Ниночка! Ниночка! — она позвала свою помощницу. — Ты знаешь, из нашего музея посылали какого-то Безрукова в областной архив. Письмо с бланком, за моей подписью.

Ниночка, идеальная, прямо выставочная блондинка двадцати четырех лет, пожала покатыми плечиками и невинно выразила удивление голубыми глазками абсолютной и бездонной наглости. Ушла, ритмично покачивая бедрами, в краснодеревное зауголье шкафов, вопивших обрывками чужих судеб и трагедий.

— Вот видите, какая теперь молодежь? Ей совершенно безразлично, что имя нашего солидного научного учреждения используется какими-то проходимцами, подделавшими мою подпись, выкравшими документы.

— Скажите, вам что-нибудь известно о масонах и масонских ложах?

— Материалы в нашем музее, конечно, есть, но не в нашем отделе, они в отделе двадцатого века, но сама тема, как мне известно, была долго скомпрометирована монархистами и только сейчас в ней начинают разбираться объективно, —заведующая продолжала волноваться. — Я очень прошу вас, напишите обо всем подробное заявление на имя директора музея об этом Безрукове, о пропаже папки с архивом. Этого так оставлять нельзя. Надо принимать меры. Это уже не первый случай пропажи исторических документов. У нас тоже пытались украсть из отдела письменных источников несколько подлинных исторических грамот на пергаменте.

«Ну, что ж, так должно было и быть. Никакого Безрукова не было и нет. Один преступный коллектив и Дионисий у них. Никому неизвестный Дионисий».

Дома вечером она стала еще раз раскладывать фотографии из папки Гукасова. Опять смотрели на нее молодые ныне мертвые Шиманские и Велипольские. «А вдруг не мертвые?» — вычислив примерно год рождения Аннет — Анны Федоровны Beлипольской, — она сделала запрос в Мосгорсправку. К ее удивлению, она получила адрес: Замоскворечье, недалеко от известной церкви Климента, Папы Римского.

«Неужели я сейчас увижу живую Аннет Велипольскую, невесту архимандрита Георгия Шиманского, ту самую девушку в амазонке с хлыстом? Уж у нее наверняка есть разгадка тайны ризницы и исчезнувших икон».

Дверь с десятком фамилий, фамилии Велипольской нет. Звонок наугад. Длинный коридор, запах кухни. Соседка лет за шестьдесят, широкоскулое доброе крестьянское лицо.

— К Анне Федоровне? Опоздали. Уж на Ваганьковское с месяц как отвезли. Скоро сорокоуст будет. Да вы проходите, проходите. Вы ей родственница или ученица будете? Ученица… да… У нее много учениц, сорок лет французскому обучала. Одинокая, очень одинокая была. Перед смертью один племянничек объявился, все ходил, выспрашивал, выспрашивал. Она ему кой-чего, что осталось, отказала. Книжки он, всякую мелочь после похорон забрал. Вежливый такой, в очках… всё кланялся и благодарил. Заика… нет, ни адреса, ни телефона я не знаю. Очень аккуратный молодой человек. Нет, она замужем не была. Так всю жизнь одна. Культурная женщина, очень культурная. Я в Москве с тридцатого года, сорок лет квасом торговала и все в энтой квартире живу. Красивая она была, на нее многие заглядывались. До войны один профессор-вдовец все провожал, а потом и военный — видный, весь в ромбах. Он ей предложение делал. Отказала. Никого у нее не было. Вот к старичку одному она ходила. Кой-чего спечет и снесет. Один раз я ее провожала. Тоже учитель один. Да нет, не родственник. В церкви я его видела, на панихиде. Плакал… Адреса не знаю. Недалеко отсюда, на Балчуге, напротив гостиницы «Бухарест» церковка такая красная. Во дворике дом, там он всегда и сидит в очках темных, усики седые, ветхий. Тоже скоро помрет, наверное. Фотографии нет. Всё ученики растащили, а остальные племянник забрал. Вот тут она и жила.

Дверь была не заперта. Сборная дешевая дореволюционная мебель. Опустелый одр кровати. Засохшие цветы на окнах, разбросанные на полу бумаги. Анна Петровна нагнулась. Среди фотографий школьников — небольшой глянцевый картон с печатями и гербами «Поставщик двора Его Величества». Фотография офицера.

«Шиманский. Кто-то из братьев. Характерный овал, посадка головы. Владимир с мечами».

Соседка загляделась на фотографию.

— Это из дивана упала. Тут одна женщина себе диван кожаный брала, так в диване нашла. Берите, берите себе, все равно все во двор выволокут и спалят.