с выписками, – сообщил шеф жандармов. – Будет нужен п-перевод. Если справится, в-возьму к себе. – У него созрел коварный план, деталями которого он не собирался делиться ни с кем.

* * *

Ночью из-за головной боли Бенкендорф часто вставал пить. Лизавета Андревна не просыпалась, а лишь перекатывала на его сторону свое большое роскошное тело. И начинала сонной рукой, как крылом, охватывать еще теплое, пустое место.

Муж глянул на ее лицо и аж скривился – оно по-прежнему сохраняло следы тревоги. Где его жар-птица? Шурка тотчас понял, о чем она кручинится. Катя. Это и его мучило. Но где, когда им самим суждено снова соединить руки, не оглядываясь на заботы? Или уж нигде? Для чего люди женятся? Чтобы упиться друг другом досыта? Или чтобы вдвоем противостоять жизненным невзгодам? У них выходило последнее. А может, и у всех? Молчи. Терпи. Неси. И очень изредка отпускай душу. Вот она семья.

В это время женщина потянулась, и на мужа пахнуло таким сонным теплом, таким родным, общим для обоих духом, что даже голова на мгновение отпустила. И он не удержался. «Ну-ка, мать, ты можешь даже не просыпаться. Я так пристроюсь».

Не открывая глаз и, видно, не покидая грез, она целовала его и обнимала, как прежде, в те дни, когда мешок забот не висел у обоих на шее. А потом расслабилась, и Шурка пронаблюдал, как выражение заботы исчезает на ее лице, заменяясь сладким глубоким покоем тридевятого царства.

Жена вздохнула и, удерживая его за плечо белой рукой царевны-лебедя, прошептала: «Я тебя люблю». «Я тебя тоже», – дохнул он в горячее разоспанное ухо.

Боль возвращалась в голову. Аж до черноты в глазах. Не помогали ни вода, ни взятая из комода свежая холодная подушка. «Пойти поработать», – решил Бенкендорф и, тихо встав, прошлепал к кабинету. А хорошо бы сейчас в Фаль, хоть на денек. И хочется в рай, да дела не пускают. Его не пускали именно дела. В том числе те, которые он наваливал на других.

* * *

Как ни хотелось избежать визита к министру иностранных дел, пришлось идти. Карл Васильевич Нессельроде, благополучно сохранивший свой пост с прошлого царствования, внешне поддерживал с главой III отделения самые любезные отношения. В юности они участвовали в одном посольстве в Париж и с тех пор терпеть друг друга не могли. Но улыбались в ожидании подходящего случая подставить ножку или окончательно спихнуть соперника в волчью яму.

Пока же…

– Дражайший Александр Христофорович! Какая приятная неожиданность! – Нессельроде весь лучился, изображая удовольствие, а сам прикидывал, что привело любимца государя на порог его кабинета. – Чем я обязан чести принимать ваше высокопревосходительство? – лебезил он.

Маленького роста, в круглых очках, министр походил на окуня с выпученными глазками. Колоссальный крючковатый носище делил его физиономию ровно надвое. Чтобы хорошенько видеть собеседника, Нессельроде приходилось поворачиваться к нему одним боком. В случае с долговязым Бенкендорфом еще и задирать голову.

– Меня, как и многих, заботит гибель нашей миссии в Тегеране, – проговорил Александр Христофорович.

Нессельроде заметно скис. Ему совсем не хотелось обсуждать щекотливую тему. Как министр он подгреб все документы под себя. Но шила в мешке не утаить. III отделение обязано быть в курсе, и, хотя у них свои источники, в экстраординарных случаях следует делиться информацией.

– Чего именно вы хотите? – спросил хозяин.

– Для начала ответа. – Бенкендорф буднично пожал плечами. – По возможности вразумительного. Почему сразу после убийства посла и почти всех его сопровождавших персидское правительство первым делом написало не нам, а англичанам?

– Мы не можем отвечать за действия персиян, – развел руками министр. – Или им что-то предписывать. Возможно, они потеряли голову. Потому и кинулись за помощью к английскому послу. Просили совета.

Александр Христофорович хмыкнул.

– Но это неуважение к нам, согласитесь. Британскому послу писал сам шахиншах и два его главных визиря. Мы же получили официальный фирман и кучу устной дипломатической чуши. Помимо вопиющего нарушения международного права – убийства посла – они еще и не умели как следует извиниться.

– Вы ругаете меня за персов? – удивился Нессельроде. – Возможно, англичане посоветовали им действовать именно так. И еще больнее нас обидеть.

Вот это уже похоже на правду. Не только нанести несмываемое оскорбление, но и при попытке соблюсти дипломатический этикет действовать как слон в посудной лавке. Воистину, для них дверь в Европу ведет только через английское посольство. Говорят, британцы и с нами пытались так действовать во времена Петра. Хуже – Екатерины Великой. Мы оказались неожиданно сильны, вырвались из-под опеки. Чем она грозит персиянам – их дело. Они начинали с армией в 60 тысяч, после войны с нами, которую англичане же им и присоветовали, осталось две. Поздравляем.

– Хорошие у них советчики. Ладно, – Бенкендорф глянул в сторону секретера, раскрытого прямо недрами на стол Нессельроде. – Мне нужны копии этих персидских писем британскому послу.

Министр послушно растворил один из ящиков и извлек тонкую папку.

– Как вы и сказали, их всего три.

– Не на русском. – Александр Христофорович не принял бумаг. – Отдайте первоначальный вариант копий на персидском, который добыли наши эриваньские умельцы. У Паскевича дельные люди в охотниках[39] ходят, умеют взять, что надо, – он усмехнулся в усы. – Отдайте то, что получили.

Нессельроде надломил густейшие черные брови.

– Вы сумеете прочесть?

– Нет нужды. У нас есть переводчики.

Карл Васильевич чуть не вспылил: ну и доставали бы документы сами! С минуту поколебавшись, он все-таки извлек из секретера другую папку. Но не смог не съехидничать:

– Может, вы все-таки предпочтете хоть французский перевод.

– Французский мною уже прочитан, – решил добить министра Бенкендорф. – Мы перехватили вашу отсылку Меттерниху. Все снабжаете его по старой памяти секретными сведениями?

Карл Васильевич взвился.

– Его величество не отменял приказа своего покойного брата. Мы с Австрией все еще союзники.

«Мало ли с кем мы называемся союзниками!»

– Табачок бы надо врозь, – вслух сказал Александр Христофорович, беря вторую папку. – О вашей странной откровенности я, конечно, доложу государю. Не имею права таить.

Крайне довольный собой, Бенкендорф вышел на улицу. У него имелись персидский, французский и русский варианты писем. Любопытно будет сравнить.

* * *

Дело казалось такой важности, что прибывший утром кадет Засекин работал с переводами не в здании III Отделения, а дома у главы ведомства, в его кабинете.

Александр Христофорович усадил парнишку даже не в отдельную комнату, под замок, а у себя на глазах, за особый стол-бобик, чуть в отдалении у окна, и велел немедленно, не смущаясь, оповещать, если что. Ну, там чернил еще, обедать, выйти куда следует. Даже до клозета парня водили два здоровенных молодца в голубых мундирах.

Молодой Засекин сначала оробел, но, начав работать, расслабился, забыл о внешнем мире и погрузился в дешифровку непонятных Бенкендорфу персидских червячков. Аж затылок взмок от усердия.

– Ага! – удивленно сказал кадет через час труда.

– Что такое? – встрепенулся шеф жандармов.

– Есть кусочки, выпущенные в русском переводе, – отозвался юноша. – Тогда как во французском они сохранены.

– Отметь прямо в своем тексте. Особо, – попросил Бенкендорф. – Хочешь, чернилась[40], хочешь вставкой.

– Могу готическим шрифтом, – сообщил Засекин-младший. – Как в книжках. Я учился. Любопытно повторять почерка…

«Да ты и правда нам нужен», – Александр Христофорович не сказал этого вслух, но взял на заметку.

Всего работа заняла пять часов и к обеду