День катится медленно, и чёрт его знает куда. Я словно муха, застрявшая в густом киселе, мне и не улететь — липкая жидкость не отпускает, и не захлебнуться — маленький вес не даёт окунуться с головой в месиво. Остаётся жужжать на поверхности и молиться о том, чтобы какие-нибудь большие обстоятельства не прихлопнули окончательно. Жить хочется всем, а мне бы ещё и спокойно жить.

Я играю с девчонками и постоянно улетаю в свои мысли. Неужели Андрей настолько опустился, что разбил мою машину? Раньше да, он мог грубо ответить, посмеяться над моими растяжками и глупостью, но никогда не вредил имуществу. Это для него святое. Проще у царя Кощея отобрать яйцо с иглой, чем заставить Комарова что-то выбросить или добровольно испортить.

К вещам он относится с особым трепетом, даже не к своим. Когда мы только начинали жить вместе, то снимали микроскопическую студию. Если что-то ломалось, он ремонтировал всё сам. Хотя, казалось бы, не наше, так зачем тратить на это время и деньги?

Сейчас же я совсем перестаю понимать хоть что-то. Кто этот мужчина, который хочет со мной развестись? Насколько сильно я утонула в быту и детях, что не замечала происходящее вокруг? И как со всем этим жить сейчас?

Вечером, после ужина, когда у детей назначены самостоятельные два часа перед сном, приезжает Ольга вместе с Миланой и тремя бутылками шампанского. Мы располагаемся на кухне и мои девочки, конечно, тут, как тут. Погреть ушки, познакомиться с новыми яркими, похожими на Барби, девушками — это святое.

Я только улыбаюсь, не возражают и сами девушки. Они с любопытством расспрашивают малышек об игрушках и увлечениях. А когда девчонки признаются, что обожают рисовать, Оля просит свой портрет. Настя, конечно же реагирует первой и уносится рисовать заказ. Ника дует губки, ей не досталось задания.

— А ты тётю Милану нарисуй. Она обрадуется, — подбадриваю я младшую.

— Только волосы длинные нарисуй, смотри они у меня какие, — девушка нежно проводит по волосам, собранным в высокий хвост. Они у неё густые, ровные, волосок к волоску, чёрные и длинные, хвост опускается ниже талии.

Остаётся только позавидовать природной красоте. У Ольги тоже чёрные волосы, но немного ниже лопаток, и она их заплетает в хвост только в спортзале. А у меня мышиный цвет волос, поэтому я их обычно крашу. Быть блондинкой мне больше нравится. Да и длина совсем немного ниже плеч. Как вспомню выдранные детьми клоки, так больше и не хочется длинные волосы.

Достаю бокалы, нарезаю сыр и наливаю в пиалку мёд, а Милана ловко открывает шампанское. Сначала мы обсуждаем моё положение, потом переходим на женскую болтовню.

— Я удивляюсь, что он в тебе нашёл? — Не унимается Ольга.

— Что-то да нашёл, — немного дуюсь. Пузырьки шампанского ударяют в голову, я расслабляюсь и сейчас уже готова признаться себе и девчонкам в том, что это приятно — кому-то нравиться.

— Не дуйся. Ты, прямо скажем, не идеал. Кроме детей, не о чем и поговорить. Посмотри на себя — ты же забыла, когда ходила в салон, — поддерживает её Милана.

— Хорошо вам, девочки, упрекать. Сами свободные, а мне что? С детьми по салонам таскаться? Да и возможностей нет, — развожу руками, а на душе так погано становится, что слёзы накатываются.

— Оно и видно, — добавляет Мила.

— Да ну вас, — совсем обижаюсь я.

— Мамуль, — ко мне подходят девчонки. В руках у них листочки. — А мы тебя нарисовали, а это тётя Оля и тётя Милана, — дети довольны собой. Красивые закорючки вместо волос, руки-палочки и очаровательный гребешок вместо пальцев, рисунки отличаются лишь фоном и цветом волос каждой из девушек.

— Ну вот, смотрите, какая я красивая, — показываю девушкам на два рисунка, где нарисована я. Девчонки нарисовали каждую из нас, и эта теплота детских закорючек умилительной розовой патокой разливаются в душе. — А вы слишком одинаковые.

— Поспорю, у меня вон какие красивые синие волосы, — радуется Оля детскому подарку.

— У меня чёхный закончился, — смущается Настя.

— А у меня чёйные, — хвастается Ника своей работой.

— Повешу дома в рамочку и обязательно подумаю над цветом волос, — подмигивает им Оля.

Мила сидит в шоке. К такому она была не готова. Она пристально рассматривает рисунки, а я уже мысленно готовлюсь отстаивать каждую чёрточку.

— Ну, не дрейфь, смотри какое платье тебе нарисовали. А причёска? А? — Подталкивает Ольга Милу в плечо и поочерёдно показывает их на рисунке.

— Я в шоке, девочки, — произносит она и я напрягаюсь. — Как можно было так изумительно и правдоподобно нарисовать? Слов нет. Прекрасно. Я в следующий раз вам мольберт подарю, чтобы вы ещё и красками меня нарисовали. А рисунки можно себе оставить?

Фух! Я выдыхаю и расслабляюсь, а девчонки, довольные и сияющие как тысяча солнц, уносятся рисовать что-то ещё. Из-за писка не понимаю, что.

— Ясь, а свекровь чего? Она же совсем недалеко живёт. Может часа два посидеть с девчонками. Они у тебя чудесные, — продолжает Мила надоевший мне разговор.

— Угу. Спасибо. Свекровь недалеко, да. В Италии. Ей пофиг. Даже когда бывает тут, то только и слышно «Я. Я. Я.» и критика. В последний раз привезла девчонкам подарки: одной пижаму на годовасика, а второй — ползунки. И это полгода назад было. Потом ещё отчитала меня, что они — тормоза и нормально не разговаривают, — глубоко и тяжело вдыхаю воздух. Пора прекращать пить шампанское, я становлюсь слишком болтливой.

— И всё-таки, что в тебе такого, что этот сноб полуанглийский никак не отстанет? — Кажется, Миле хочется докопаться до кого-нибудь или вывести меня из хрупкого равновесия.