Шрифт:
Закладка:
Город притих.
На 1 мая бывший глава исполкома по привычке вывел на демонстрацию коммунистов. Предприниматель ответил своей демонстрацией. Супергерои возглавляли ее, а за ними длинной шеренгой тянулась чувствительная городская шелупонь: люди, которые прониклись симпатией к кандидату и хотели видеть свой город чистым от призраков – как и обещали его листовки.
Две процессии встретились на центральной площади и начали оскорблять друг друга. Скоро дело дошло до драки. Коммунисты побросали флаги и стали теснить партию сверхъестественного – за ними был численный перевес. Работяга в кепке сразил контактера с космосом Александра жесткой оплеухой. Контактер упал на асфальт без чувств. Дерущиеся переступали через него. Целительница Зарина пробовала наложить проклятие на нападавших. Она театрально махнула руками – коммунисты на миг остановились, ожидая взрыва, волшебства или того, что у всех вдруг отвалятся члены, но ничего из вышеперечисленного не произошло. Тогда с Зарины содрали павлово-посадский платок и порвали лифчик. Груди целительницы выскочили наружу и болтались как два больших баклажана, заставив чаще биться рабочие мужские сердца. Целительница голосила. Ее больше не трогали.
Персидский шах Варфалаим пробовал самоустраниться в пространстве. Он произнес магическое заклинание «Абдусалам рахман!» – но что-то пошло не так. Он не исчез, как предполагалось, а остался на месте. Рабочие люди надвинули чалму ему на глаза, связали рукавами его шелкового халата со звездами и бросили в ближайший куст крапивы.
Женщина и мужчина, которые вышли из больницы по воле предпринимателя, уже и сами поняли, что битва проиграна. Они апеллировали к нападавшим тем фактом, что сами они местные, что их жестоко обманули, – и их трогать не стали.
Это был конец. На первых выборах, которые состоялись через неделю, с большим отрывом победил бывший глава исполкома. За него голосовал даже мой отец. Хотя он недолюбливал коммунизм еще с четвертого курса – после того как его заставили сдавать экзамен по марксистско-ленинской философии. «Все-таки коммунизм – сила!» – сказал он после результатов побоища. И отдал бывшему главе свой голос.
Предприниматель после тех выборов уехал из города. Призраки метущихся монахов продолжили докучать горожанам – хотя и реже. Было видно, что убедительная победа красных в драке на главной площади впечатлила и их.
Окончательно город распрощался с призраками через двадцать лет. На месте сгоревшего кинотеатра «Октябрь» построили трехэтажный торговый центр с подземной парковкой. Новая религия глянца, стекла и хрома была всемогущей и поймала в свои сети всех горожан до единого. Сопротивляться было бессмысленно. Призраков еще видели иногда на окраинах. Они пакостили, но совсем мелко, необидно – масштаб был уже не тот.
В тот день, когда в сверкающем торговом центре начались летние распродажи, призраки ушли из города навсегда. Разлетелись по лесу. Просочились в линии проводов. Уехали в поисках лучшей жизни поездами. Один из них, рассказывали, ехал в плацкартном вагоне: бесплотный монах с дымящейся бородой. Он вздыхал и охал на верхней койке. Люди предлагали ему хлеба с колбасой. Монах отказывался. На конечной станции он вышел и растворился на глазах у всех.
Террорист
Когда телевизор в утренней подборке новостей упомянул, что в Москве задержали террориста, намеревавшегося подорвать себя, я поднял голову на экран. Мне было интересно, как выглядит террорист – человек, фактически уже распрощавшийся с жизнью и заново благодаря стараниям спецслужбы ее получивший. Телевизор сообщил, что террориста обезвредили при входе в метро, что его пасли несколько месяцев перед этим, и, по данным слежки, именно в этот день он должен был взорвать поезд в подземке и себя вместе с ним. При террористе нашли столько-то взрывчатки, и вся она якобы была обернута одеялом вокруг его тела. Это было то, что называют поясом шахида, сообщил телевизор.
Лицо задержанного на экране выглядело как картинка с полицейской листовки. Такие, бывает, расклеивают на вокзалах и в людных местах. Безусое, но с круглой бородой от уха до уха, горбоносое, с выбивающимися из-под зеленой шапочки жесткими кудрями. Венчали лицо два черных глаза, которые гневно сверкали в телекамеру. Приглядевшись, я вдруг с изумлением понял, что знаю террориста. Причем знаю не шапочно, не через третьих лиц – полгода я делил с террористом комнату, ел с ним за одним столом и спал на соседней койке. К слову, террорист захватил себе лучшую койку – менее жесткую и не такую скрипучую, как моя, но я не роптал. В жилище, где мы случайной волей судьбы пересеклись, он вселился раньше меня, и лучшая койка досталась ему по праву старшинства.
Речь идет о тесной, три на пять метров, комнате общежития для аспирантов в педагогическом университете. Террорист был аспирантом, да. Он рушил все стереотипы о террористах как о недалеких людях гор: хорошо учился, и если бы доучился до конца, то стал бы продолжателем целой династии педагогов. Его мама, а до мамы дед были уважаемыми членами педсообщества в Махачкале. Впрочем, возможно, он и доучился в аспирантуре, террорист, и, возможно, даже какое-то время преподавал что-то детям (кажется, он учил историю) – тут я не могу говорить точно, мы расстались до того, как закончился его аспирантский курс.
Комната общежития была рассчитана на троих, и первое время третьим вместе с нами жил невысокий плотный казах с труднопроизносимым именем Бадурисайхан. Для простоты казах просил называть его Борей. Он был семейным человеком, этот Боря, и попал в столичную общагу по распределению от какого-то неведомого казахского вуза. Он проклинал судьбу, забросившую его в этот город, проклинал дороги, людей и климат. Во сне он разговаривал с оставшейся на родине женой и всхлипывал.
Когда я появился в общаге, казах с террористом прожили вместе два или три месяца и за это время успели возненавидеть друг друга до глубин своих душ. Казах почти не говорил по-русски, медленно думал и медленно двигался. Все это страшно раздражало террориста, который, напротив, был быстрый, резкий и импульсивный. В его Дагестане над тормозами вроде Бори издевались, их унижали и били, тормозов, и когда жизнь свела террориста с одним из них, у него натурально поехала крыша. Переносить Борин замедленный стиль жизни он не мог. В лучшие дни он просто подъебывал Борю – подъебывал по поводу всего: лишнего веса, шерстяных белых носков, присланных с родины,
