избавляет от этого чувства, – отозвалась Клара. – Только любовь лечит муки совести. Если позволите, я расскажу вам о своих чувствах, может быть, они будут вам близки.

Он посмотрел на неё с ещё большим интересом, и она начала:

– Иногда сердце моё трепещет от блаженства, тоски и страха одновременно. И мне хочется, чтобы эти мгновения длились вечно. Я чувствую, что меня окружают добрые силы. И я гоню прочь дурные мысли, чтобы им не было доступа ко мне. Я знаю, что меня ожидает много удивительно прекрасных событий, но нужно творить добро, хоть это бывает нелегко. Нужно гнать прочь злые мысли и подозрительность, они отнимают силы. Однако и я страдаю, хоть и стараюсь это скрыть. Я научилась жить, сознавая, что зло существует, я хорошо укрыла его, окружив оболочкой любви, доброты, восторга и упоения, которые я черпаю из молитвы. Но иногда эта сдерживающая зло оболочка перестаёт быть непроницаемой, как будто в ней появляется трещина. Тогда я плачу, потому что очень страдаю. Я чувствую, что сердце бьётся где-то в гортани, мне трудно дышать. Я плачу и молю Бога, чтобы Он простил мне все мои грехи и эту мою печаль. Я молюсь так горячо, что тёмное дно моей души затягивается светом радости. Я люблю Бога и мир.

Клара говорила вдохновенно, глаза её светились, щёки раскраснелись. Время летело незаметно, и они, постигшие человеческую душу, говорили об истинно важных вещах. Кардинал даже забыл, что приехал за советом, за окном небо из голубого становилось золотым, пурпурным, фиолетовым…

– Благодарю вас за эту беседу, – сказала Клара.

Комната погрузилась во мрак.

– Святой Отец собирается посетить Ассизи. Он пожелает увидеться с тобой. Он знает, что стены монастыря Святого Дамиана скрывают великие сокровища духа, – проговорил кардинал, вставая.

Кардинал Гуголин ещё не раз посещал Клару и её сестёр, беседовал, служил Мессу, произносил проповеди. Он приезжал каждый раз, когда нуждался в духовной поддержке.

Однажды в 1219 году в монастырские ворота постучал посланец из Остии. Он принёс письмо. Клара с волнением посмотрела на печать кардинала. Она сломала печать, развернула пергамент и начала читать:

«Возлюбленная сестра во Христе! С той минуты, когда неизбежный отъезд лишил меня благочестивых бесед с тобой и их небесной благодати, горечь моего сердца велика. Как апостолы чувствовали скорбь, когда их Господа схватили и распяли, так и я грущу оттого, что рядом нет тебя.

Хотя и раньше я чувствовал себя грешным, но лишь теперь, видя твое усердное служение, я понял, сколь тяжки мои грехи. Я нанёс Господу такую обиду, что недостоин ни быть среди Его избранных, ни освободиться от земных забот, если только твои слёзы и молитвы не помогут мне получить прощение грехов.

Я раскрываю перед тобой душу и вверяю её тебе, как Иисус на кресте вверял Себя Отцу…»

Клара отложила письмо и задумалась: «Ответственность за другого человека? Обязанность? Что же это значит?»

Но сейчас у неё не было времени размышлять об этом: звон колокольчика в часовне звал её на молитву.

Матушка

Община увеличивалась. Жизнь бедных сестёр, как повсюду звали сестёр Клары, представлялась счастливой не только тем, кто наблюдал за ними со стороны, но прежде всего самим монахиням. Они действительно были счастливы в бедности, труде, любви друг к другу и созерцании. Это было заметно.

Однажды в 1221 году в монастырские ворота постучал богато одетый господин. За руку он держал девочку с выбивавшимися из-под голубого бархатного берета кудрями. Она была одета в зелёное платье, доходившее до середины икр, и ярко-жёлтые туфельки. Девочка напоминала птичку с ярким оперением, подвижную, сверкающую круглыми чёрными глазками, в которых пряталось любопытство.

Едва стукнул молоточек, окошко отворилось, и в нём показалось лицо привратницы.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она.

– Я Опортуло ди Бернардо, подеста Ассизи[6]. Я привёл к вам мою дочь Агнессу. Возьмите её к себе. Мать её умерла. Кто воспитает девочку так, чтобы она не чувствовала себя сиротой? Люди говорят о вас как о святых. Возьмите мою девочку и позаботьтесь о ней, как это сделала бы мать.

К калитке подошла Клара. Она посмотрела на девочку и ласково улыбнулась. Она тотчас же отперла двери. Мужчина наклонился, поцеловал дочурку в лоб и сунул её маленькую ручку в протянутую сухощавую ладонь Клары. Ворота захлопнулись.

В первую минуту Агнесса не поняла, что происходит, а поняв, расплакалась. Она стояла в каменном коридоре, заливаясь плачем, и кричала:

– Отец! Отец!

Сердца обеих сестёр сжались, на лицах появилась печаль. Они понимали страдания ребёнка, внезапно вырванного из знакомого мира. Клара встала на колени, чтобы стать ниже ростом и оказаться ближе к девочке. Она нежно гладила её мокрые от слёз щёки, волосы, руки.

– Не плачь, малышка, любимая моя, милая… Я твоя мама, а ты моя самая любимая доченька, – нежно говорила она сквозь слёзы. – Пойдём в сад. Я покажу тебе пёстрых птичек в гнезде. Они похожи на тебя. Добрый Бог дал им гнёздышки, и у тебя здесь будет своё гнёздышко. Хочешь пойти в сад?

Девочка, всё ещё всхлипывая, кивнула головой. Клара взяла её за руку, и они медленно пошли в сторону огорода и сада. А пока они шли, мелодичный ласковый голос Клары успокаивал измученное сердце пятилетней Агнессы. Она и не заметила, как высохли слёзы и как она дала этой чужой женщине отвести себя не только к низко свитому гнезду, но и к миске, над которой склонился большой павлин, к осиному гнезду – полному ячеек мешочку, прикреплённому к навесу, и на зелёную лужайку с цветами, из которых можно было плести венки и собирать букеты, и в часовню, где при свете, проникающем через окно, дароносица светится неземным светом. Клара, как настоящая мать, показывала девочке красоту жизни.

Агнесса несколько недель грустила, но затем это прошло. Однажды она прибежала к Кларе, блеснула, как прежде, чёрными глазками и, дёргая её за рукав, воскликнула негромко, но с чувством:

– Матушка! У голубя новое гнездо!

С тех пор она называла Клару «матушка», часто, с любовью, словно навёрстывая упущенное в детстве время. Слово «матушка» всё чаще повторяли и другие сёстры.

И она действительно чувствовала себя скорее матерью, чем сестрой своих подруг в монастыре Святого Дамиана, а также всё возраставшего числа женщин, которые, согласно её правилам, жили в бедности и смирении в разных частях Италии и за её пределами.

* * *

Один из братьев Франциска, Стефан, заболел душевной болезнью. Сердца остальных братьев разрывались от жалости, когда они смотрели на его искажённое лицо и блуждающий взгляд, когда слышали бормотание несчастного. Но хуже всего были крики по ночам.

– Брат Стефан, тебе больно? – спрашивали они, разбуженные и перепуганные.

– Я должен идти за решётку! За