Шрифт:
Закладка:
— Все это можно было сказать более… Иносказательно, — вынесла вердикт Валентина.
Помассировав виски, прикрыв глаза, она выдохнула и через долгую минуту заявила:
— Марина, ты хороший работник, хотя и любишь долгие обеды со своим парнем. Но вот такое поведение… Знаешь, если бы это была просто левая тетка, которая явилась за покупками, я бы просто ограничилась замечанием и предупреждением. Но тебе не повезло: это хорошая подруга нашей заведующей…
Я не удержалась, фыркнула.
— Окей, все понятно, — кивнула и начала развязывать дурацкий платок, вечно мешавший и натиравший шею. Прощай, хомут!
— Сейчас напишу заявление на увольнение по собственному.
Когда вручала листок Валентине, хотелось громко и зло расхохотаться. Но не стала этого делать, поглощенная потрясающей мыслью: я свободна. Совершенно свободна от этих людей, тупых покупательниц, воображавших себя царицами, и их ограниченных вкусов, от необходимости притворяться той, которой не являюсь, вставать ни свет ни заря, волноваться из-за потери работы.
Эта мысль окрыляла и одновременно приводила в отчаяние. Жизнь продолжала рушиться как карточный домик, а я по-прежнему ничего не контролировала и не представляла, с какого конца начать разбирать этот хаос…
На карточке еще оставались деньги, не пожалела их, решив побаловать себя: прокатилась до любимого некогда винного и купила коллекционную мадеру. К черту все! У меня сегодня праздник. Первое увольнение, пустые карманы, потеря друга и странный психоз — это настоящий повод, чтобы напиться. Когда, если не сейчас?
Глава 4
Лекс пришел около девяти. Он несколько раз пытался дозвониться до меня, писал сообщения, но не реагировала.
К тому моменту, как он явился, я была в том самом состоянии, когда пьяное отчаяние мешается с экзальтацией и жаждой деятельности. Чтобы сделать как можно хуже и себе, и ему, я вынесла на помойку половину хлама, хранящегося в квартире (и не побожусь, что в пакеты попало только ненужное), потратила деньги с его карты, привязанной к озоновскому аккаунту, заказав постельное белье, кухонную утварь, пледы и что-то еще (покупка вылетела из головы сразу же, как я ее оформила). Он застал меня в большой комнате. Я сидела на диване и, широко улыбаясь, терзала гитару, пытаясь вспомнить аккорд. Звучало ужасно, какая-то из струн, похоже, собиралась оборваться… Впрочем, мне хотелось мучений. И своих, и чужих.
Романов остановился в дверях и очень долго молча смотрел на меня. Явно шокировала его.
— Привет, сосед, — засмеялась я и, вскочив с дивана, бросив гитару на подушку, взяла с журнального столика наполовину опустошенный стакан (нужных бокалов у Романова в квартире не водилось, поэтому пришлось пить мадеру совершенно плебейским способом) и допила вино, не отрывая взгляда от лица парня.
А посмотреть было на что, да. Безмерно удивленные серые глаза быстро посерьезнели, рот твердо сжался, брови нахмурились. Лекс стал таким восхитительно обескураженным, напряженным, так пристально и цепко оглядел меня, одетую в шелковые, отделанные кружевами пижамные маечку и шорты, что расхохоталась, запрокинув голову.
— Ну сделай лицо попроще, Лекс, — попросила я, подходя к нему. — Тебе налить, кстати? Это коллекционная мадера. Нектар богов. Очень рекомендую. Думаю, ты никогда раньше не пробовал да и не попробуешь. Не с твоей зарплатой.
— Что празднуем? — спросил он тихо, явно сдерживая эмоции. Но они отражались в этих красивых глазах: немного гнева, тревога и решимость. Эх, Романов, меня ты никогда не обманешь!
— О! Меня уволили. Это раз. А два: я настоящая мразь. И поступаю как мразь. Все это ты не знал, а теперь знаешь. И это чудесно. Настоящее облегчение! Больше никакого притворства.
Я нагло растрепала волосы своего, кажется, уже бывшего друга, и ушла на кухню. Хозяина дома требовалось чем-то накормить. Пожалуй, приготовлю блюдо, которое всегда выручает ленивых, — омлет.
Из четырех яиц в миску попали только три. Выругавшись, я вооружилась бумажными полотенцами, присела, намереваясь убрать с пола растекшиеся желток с белком, скорлупу, но не удержала равновесия и плюхнулась на свои шикарные нижние 94 с половиной.
Смешки внезапно сменили жгучие слезы, заструившиеся по щекам. Неловко вытирала их ладонями, никак не могла остановиться, успокоиться…
— Рина, — Лекс легко поднял меня, подхватил на руки и понес в комнату.
— Пусти! — Я начала брыкаться, поэтому он поставил меня на ноги у стены рядом с двойными дверями.
— Ты ничего не понимаешь, ничего не знаешь, — всхлипывая, закрыла лицо руками. Внутри бурлили желчь и алкоголь, подстрекавший вывалить на Романова все, что накопилось. Все. А иначе просто сойду с ума. — Тоже мне, помощник. Спаситель!
Стерев слезы, вскинула на него взгляд, прищурилась:
— Чтоб ты знал! Уволили меня из-за того, что я унизила покупательницу. Я потратила все последние деньги на дорогую хрень, которую, скорее всего, выблюю в унитаз. Я выбросила тряпье твоей идиотской тетки. И я не постеснялась опустошить твою карточку, затарилась новым хламом на Озоне! Доволен?
Выговорившись, я тяжело дышала, смотрела в потемневшие глаза Лекса, стоявшего практически вплотную, прижав меня к стене. Видела прорезавшую лоб крошечную складку, пробивавшиеся над верхней губой щетинки, ямочку на подбородке. Ощущала исходящий от него легкий запах мужского одеколона, самого простого, но сейчас почему-то напомнившего дорогие люксовые ароматы какой-то теплой, шикарной и шероховатой нотой. Ее, скорее всего, дала его кожа.
— Главное, чтобы была довольна ты, — произнес Лекс глухо. — Расскажи, что случилось.
— Я, блин, только что тебе рассказала! — выкрикнула, ткнув в его твердую грудь пальцем.
— Нет. Что произошло еще раньше? На дне рождения. Тебя кто-то обидел?
Я истерически засмеялась.
— Обидеть меня? Интересно, как это возможно? Я сама сделала из себя вещь, и если меня вещью назвали и поступили со мной как с вещью, то на что обижаться?
Лекс мягко обхватил мои плечи, наклонился к лицу,
