трупом, точно дирижер, вдохновляющий оркестр.

— Были уже трупы без голов? Или головы без тел?

Юра задумался, не опуская воздетых рук.

— В прошлом году была парочка… Или, подожди… Нет, не в прошлом году, а два года тому.

— А в последнее время?

— Вроде не было. А что? Ты у областников спроси, может, в области завалялись…

Он говорил рассеянно, весь уже поглощенный исследованием трупа, хоть и не был дежурным экспертом. Просто, как и я, не мог спокойно пройти мимо интересного случая.

— Температурку не мерил еще? — спросил он у Задова.

Задов сосредоточенно качнул головой. Он уже вынул из своего экспертного чемодана и положил ректальный термометр на стол рядом с телом.

— Ребята, пальцы откатаем ему? — вмешалась я из своего угла, чтобы они не забыли о насущном.

Юра ласково кивнул мне.

— Не извольте беспокоиться, в лучшем виде сделаем. Как там Евгеньич поживает? — поинтересовался он, имея в виду Горчакова.

— Нормально. У него младшая дочка школу закончила, поступает.

— Погоди, у него ведь двое? Вторая тоже девочка?

— Старшая уже студентка.

— А твой?

— И мой тоже студент. Андрей Синцов тут на него посмотрел снизу вверх и отказался верить, что это мой маленький Гошенька, мальчик-с-пальчик.

— Да, растут дети. У тебя хоть парень, — вздохнул Юра. — А вот тут у нас что?

Это он сказал уже Задову, склонившись к трупу так низко, что мне со стороны казалось, будто он носом, и без каких-либо тампонов, водит по поверхностям тела убитого. В том, что этот человек был убит, никто из нас не сомневался. Бывают, конечно, случаи сокрытия трупа человека, умершего в результате несчастного случая или собственных неосторожных действий, но рана от ножа на груди наводила на определенные мысли. Убили, конечно, в квартире, раз не поленились вынести труп, и убили знакомые или близкие, раз уж голова отрезана — не иначе как с целью затруднить идентификацию трупа. Кисти рук убийца не стал отчленять, и это означает, что потерпевший не имел при жизни проблем с законом. То есть запрос в Информационный центр успеха нам не принесет, разве что потом нам пригодятся пальцы, если вдруг установим место преступления, и придется привязывать потерпевшего к этому месту, доказывая, что он там бывал. Но я и не ждала, что будет легко.

Задов тоже приник носом к трупу.

— А вот это интересно, — пробормотал он. — Ну-ка, нюхни…

И они оба стали принюхиваться, а потом значительно посмотрели друг на друга и покачали головами.

— Так что там у Горчакова, говоришь? Куда девчонка поступает? — продолжил со мной общаться Щеглов, не оборачиваясь, так что можно было подумать, что это он с трупом ведет светские беседы.

— В универ. На экономический.

— Да ты что! На юрфак не пошла?

— Не-а.

— И твой тоже не на юриста учится? Вот это да! А я-то рассчитывал еще с вашими деточками поработать. Вон, у оперов отпрыски все как один в розыск подались.

— Нет уж, нафиг, — сказала я. — Я своему ребенку добра желаю. Если бы он работал в той же прокуратуре, куда пришла в свое время я… Там был порядок. А в той лавочке, во что наши органы превратились, работать невозможно. По крайней мере, честному человеку.

— Горчаков мне то же самое пел, слово в слово, — заметил Левка, — на дежурстве в те выходные. И вообще он как-то изменился.

— Лешка сейчас, по-моему, больше думает про семью, чем про работу, — ответила я.

— Вот и правильно, — отозвался Задов, не отрываясь от наружного исследования трупа. Вообще, они со мной разговоры разговаривали, уткнувшись в тело, лежащее на столе. — Время неспокойное, чем на происшествиях сидеть, пусть лучше дочек провожает и встречает. Вон, маньяк на маньяке и маньяком погоняет. Мне Синцов тут давеча жаловался, одного возьмешь — так сразу другой, как гриб из-под земли…

— Горчаков так и думает, — успокоила я Задова. — Ты же знаешь, какие мы все сдвинутые. У нас, чуть что, в голове сразу половина Уголовного кодекса всплывает.

— Точно. А у нас — половина судебной медицины, — пробурчал Задов, отец очаровательной девочки Аси младшего школьного возраста. — Горючими не пахнет, да? Значит, паяльник.

Последнее замечание он адресовал уже не мне, а коллеге Юре Щеглову. Они снова уткнулись в живот трупу и многозначительно кивали.

— Да, признаки воздействия высокой температуры.

— Но локально.

— В области гениталий.

— Паяльник, — подтвердил Задов, и Юра Щеглов согласно кивнул.

— Еще и пытали, значит.

— Где? — вскочила я со своего места.

Эксперты посторонились, демонстрируя мне следы пыток:

— Маша, — позвал Задов, — а вот тут татуировочка на пальчиках, сведенная… Та-ак, сейчас прочитаем… Ну-ка, Юра, ты позрячее меня, посмотри.

Однако и Щеглов не смог прочитать буквы, бледными прерывистыми линиями тянувшиеся по фалангам пальцев левой руки (ну, Задов, ну, глазастик! Я бы вообще не восприняла эти еле видные штрихи непонятного цвета как сведенную татуировку).

— Не волнуйся, Маша, мы ручки отчленим, сфотографируем, увеличим, так что, может, и прочитаем, — утешил меня Щеглов. — Дай нам пару деньков, а?

Я только вздохнула. А что мне остается — только ждать. Ждать, пока эксперты прочитают татуировку и определятся с причиной смерти, ждать, пока оперативники закончат рыскать по району и подтянут местную агентуру от забегаловок под общим кодовым названием «Мутный глаз»… Кстати, такая пивнуха реально существовала в Кировском районе, и я туда как-то выезжала по дежурству; не знаю, существует ли она еще. Если нет, то местный уголовный розыск должен повесить мемориальную доску на дом, в котором она располагалась и где много лет отравляла жизнь приличным людям, имевшим несчастье жить по соседству. Просто после каждого мало-мальски серьезного преступления в районе пути-дорожки оперов вели в «Мутный глаз», где грабители пропивали награбленное, пьяные душегубы заливали тошнотворным пойлом саднившую совесть, и более того, архив убойного отдела хранит несколько случаев, когда нуждавшиеся в услугах наемных убийц заказчики переходного периода находили исполнителей именно там, среди постоянного контингента пивной.

Как только Задов продиктовал мне про светлые пушковые волосы, покрывавшие тело, и светлые же волосы в подмышечных впадинах (волосы в области гениталий были сожжены), у меня мелькнула мысль о Скромнике: блондин, высокий, лет двадцати пяти… Чем черт не шутит? Мелькнула, но тут же ушла: ну где маньяк, нападавший на школьниц, и где наш обезглавленный труп? Какая связь?

Связь не замедлила появиться в дверях секционной, слегка запыхавшись.

— Привет, Андрюха! — поднял на него глаза Лева Задов. — Ты чего примчался? На этого всадника без головы, что ли?

— Ну да. Я как узнал… Мало ли, вдруг, надо проверить… Я, правда, думал, что Горчаков… Позвонил ему, ну, он и