из состава Объединённого космофлота без права восстановления.

— Если мы вернёмся… — пробормотала рыжая девочка.

— Мы вернёмся, — кивнула я. — Это я вам обещаю. Вот только нужно, чтоб нам было на чём возвращаться. И для этого нам нужны звездолёты. Если Азаров заставил баркентину ожить однажды, значит, это возможно. А если это возможно, мы это сделаем.

Оршанин мрачно смотрел на меня. Похоже, он подумал, что я много на себя беру. Но я знала, что я должна это сделать, чтоб не оставлять его сыновей без отца. К тому же у меня у самой была четырёхлетняя дочь, и два сына-подростка: Алик и Билли. Мне совсем не хотелось оставить их без родителей.

— Значит, Азаров мёртв? — я посмотрела на доктора Джонсон. — Вы уверены?

— Конечно! — воскликнула она. — Я же врач! Олдридж выжег ему половину мозга.

— И где тело? Его похоронили?

— Конечно, нет! Мы положили его в холодильный отсек, чтоб по возвращении домой передать родственникам.

— Можно на него взглянуть?

— Взглянуть? — удивилась она.

— Он был моим другом.

— Ну, да, конечно…

Она нехотя поднялась и, поставив на камень свою миску, пошла к баркентине. Я отправилась следом.

Внутри звездолёта было светло. Не так как обычно, аварийные световые панели были тускловаты, но давали достаточно света, чтоб даже в коридоре можно было читать. Доктор Джонсон сразу же свернула в длинный коридор, который вывел нас в трюм. Он был таким же большим и с виду запутанным, как и наш. Высокие гулкие залы с транспортными галереями, заполненные оборудованием и контейнерами с различными припасами. И путь, по которому она меня вела, был мне знаком. Аварийные холодильники располагались здесь в том же месте, что и на «Пилигриме». Она подошла к белой двустворчатой двери с планшеткой идентифицирующего устройства сбоку. Но сейчас из-под планшетки торчал тонкий стеклянный проводок. Устройство было отключено, как и электронный замок. Она просто взялась за хромированную ручку и открыла её. Белая камера была просторна, на длинных полках стояли запечатанные контейнеры с продуктами. Видимо их успели перенести сюда из обычных холодильников. Для этой камеры внешняя энергия была ни к чему. В трубах по периметру стен находилась газовая смесь с содержанием жидкого азота, что могло обеспечить низкие температуры на много лет.

Ёжась от холода, мы прошли в самый конец камеры и направились к длинному белому ящику. В таких мы обычно доставляли на Землю погибших, что в нашей работе, к сожалению, случается. Я подошла ближе и заглянула в прозрачное оконце на верхней крышке.

— Вы уверены, что это здесь? — обернулась я к ней.

— Что? — она быстро подошла, заглянула в окошко, а потом резко открыла крышку.

Ящик был пуст.

— Его принесли сюда при мне! — воскликнула она. — Он был мёртв уже несколько часов, я сперва велела перенести его наверх, в медотсек. Поскольку энергии не было, я ограничилась самыми доступными процедурами перед консервацией.

— Какими процедурами?

— Я обработала тело антисептическими препаратами, а потом ввела в кровь формалин.

— Да, тогда он вряд ли остался бы жив… — пробормотала я.

— Он был мёртв! — истерически крикнула она. — Я знаю, что это было не по инструкции, но мне нужно было законсервировать тело, чтоб доставить его родным! У меня не было под рукой аппаратуры и холодильной камеры, которую мы используем для таких целей.

— Извините, — проговорила я. — Вы правы и вы всё сделали, как надо. Просто… Мне трудно поверить, что он мёртв. К тому же его тело пропало. Как давно вы его видели?

— Тогда, когда его положили сюда. Я знаю, что Изабо несколько раз заходила, чтоб посмотреть на него. Кажется, она была в него влюблена.

— Понятно. Значит, мы не можем установить, как и куда пропало тело.

— Боюсь, что… — она растерянно взглянула на ящик.

— Идёмте на воздух, — предложила я и направилась к выходу из комнаты.

Ночь здесь была тёмная, и совершенно без звёзд. Но небеса хранили в своей глубине синее сияние, оно падало на землю, подобно рассеянному лунному свету, и слегка подчёркивало силуэты предметов, делая их видимыми. Этот странный эффект, который невозможен на Земле, казался завораживающим и волшебным. У меня было ощущение, что я попала в сказочную страну, и при этом, наконец, научилась видеть в темноте.

На Паулу Джонсон это впечатления не производило. Она привыкла к таким ночам и теперь стояла на лугу, уныло глядя на серебристый абрис дальнего леса. Ужин давно закончился. Курсанты принесли с баркентины две палатки и установили их рядом с остальными под кронами деревьев. Все легли спать, только Кирилл Оршанин всё ещё сидел у костра, задумчиво выбивая палкой из тлеющих головёшек снопы искр. Ему было не до сна, да и мне тоже. Я была потрясена событиями этого дня и пока чувствовала себя даже не в силах что-то анализировать. Да и спешить, кажется, было уже некуда. Утро вечера мудренее.

Я посмотрела на женщину, стоявшую в нескольких шагах от меня, и вспомнила, как при первой встрече она решительно протянула мне руку и, глядя в глаза, выпалила:

— Джонсон!

«Странно, — подумала я тогда, разглядывая её ухоженные длинные волосы и открытое приятное лицо без признаков макияжа, — красивая, вроде, женщина. Ну, ладно. Джонсон, так Джонсон».

Теперь она стояла, понурившись, и смотрела куда-то вдаль.

— Мне надо было присматривать за ним, — неожиданно проговорила она. — За Олдриджем. Я одна знала… Ну, ещё, конечно, Азаров. Олдридж в семнадцать лет подвергся психокоррекции в специализированном центре.

— В семнадцать? — переспросила я удивлённо. — Что-то поздно…

— В том-то и дело! — она резко обернулась ко мне, и в её голосе снова зазвучали истеричные нотки. — Все психические деформации выявляются и корректируются в более раннем возрасте. Взрослым, а в семнадцать лет подросток уже попадает в категорию взрослых, психокоррекцию делают по направлению центров реабилитации и суда. И только если они сделают что-то очень плохое!

Чаще всего это преступление, подумала я. На Земле это сейчас редкость, и всех преступников в обязательном порядке тестируют психиатры. Если преступление случайно, преступнику нужна помощь, чтоб пережить потрясение и вернуться к нормальной жизни. С этим справляются центры реабилитации. Но преступление может быть и следствием скрытой психической деформации, тогда производится глубокая психокоррекция в специализированном медицинском учреждении. Воздействие при этом так глубоко, что согласие на это испрашивается у самого пациента. Чаще всего они соглашаются, потому что в противном случае их ждёт высылка с Земли или ещё хуже — направление в Пиркфордскую колонию. Если Олдридж проходил психокоррекцию в специализированном центре…

— Но ведь эта операция даёт стопроцентно успешный результат, — заметила я.

— Это у обычного человека. А у