имело склонность, порой, не только вставать и заходить, но вставать и заходить настолько стильно и щёгольски, отчего покраснел бы любой французский фигурист. В этот конкретный день, прежде чем исчезнуть за горизонтом, солнце запланировало завершить сложный тройной аксель с разворотом.

Румпельштильскин остановился на опушке Леса Миллера, которая выходила на крутой скалистый холм, у подножия которого, метрах в ста внизу, раскинулось небольшое поселение. Поселение это состояло из четырёх домов с соломенными крышами, стоявшими вокруг трёхметровой деревянной статуи. Статуя изображала женщину с длинными распущенными волосами, сделанными из плетёной соломы. Волосы статуи тянулись до земли и расползались во всех направлениях.

В отдаленных закоулках разума дворфа раздался пронзительный вопль — воспоминания о днях, проведённых в Башне, и одном конкретном заключённом. Ведьма, Рапунцель, была заточена в Башне несколько тысяч лет. Даже в заключении до него доходили слухи о появлении последователей, которые верили, что Рапунцель была ошибочно заключённой в тюрьму богиней. Они поклонялись ей, верили, что её волосы волшебным образом отросли на такую длину, чтобы она смогла выйти на волю, и несколько сотен раз обращались в суды Оза с петициями об её освобождении. После того как апелляция за номер шестьсот тридцать два была отклонена, настало время, когда её последователи самораспустились, чтобы создавать поселения и увеличивать свою численность до того момента, когда их станет достаточно много, чтобы взять Башню штурмом и освободить своё божество. Единственной реакцией на это стало то, что нормальные люди считали её последователей сумасшедшими, а саму концепцию поклонения ведьме, которая убила сотни человек, сочли слегка сомнительной. В результате, их численность росла медленно.

Из всех четырёх каменных труб поселения тянулся дым, и можно было предположить, что все жители сидели по домам. Румпельштильскин хотел избежать конфликта, но он также не желал продолжать путешествие без оружия. Решение этого вопроса лежало прямо перед ним, у подножия скалистого холма. Когда солнце завершило тройной аксель, его лучи отразились от металлического топора, воткнутого в пень, который использовался для колки дров.

«Идеально!». Дворф начал искать способ безопасно спуститься с холма. Последнее, чего он хотел, так это получить ещё больше синяков и кровоточащих ран до окончания дня.

Не успел он додумать эту мысль, как из Леса Миллера что-то вылетело и со скоростью пули ударило дворфа в спину. Коротышку не просто столкнули с края, он скорее, подлетел в воздух, причём без единого намёка на грацию. Острые камни крутого холма полностью удовлетворили свою потребность причинять неудобство, когда по ним покатился удивлённый и разозлённый дворф.

Румпельштильскин неудобно упал в какую-то кучу у подножия холма, его одежда была изорвана, из множества ран сочилась кровь, и пускай он и не был доктором, но он был уверен, что сломал несколько рёбер. Он перевернулся на спину и принялся осматривать небо на предмет того, что же его ударило. Темнеющее небо не показывало ничего необычного. В данный момент это было совершенно нормально, поскольку он был доволен тем, что лежал неподвижно и истекал кровью. Он ощутил, как холод проникает в его кости и в его разум проник страх потери сознания.

Над ним появилась тень. «Бармаглот явился собрать жатву».

— Ты кто? — спросил из тени детский голос.

Румпельштильскин моргнул и прищурился. Над ним стояла девочка лет шести. Одна из дочерей поселенцев, решил он. У неё были длинные светлые волосы, что среди поклонников ведьмы являлось традицией. На него таращилось круглое личико с розовыми щёчками и невинностью, которую все так любят, когда видят детей. Где-то на задворках разума дворфа забрезжил лучик надежды и он слегка захныкал ради пущего эффекта.

— Привет, девочка, — выдавил из себя он.

— Вы как, миста?

— Я - кхе-кхе — отдыхал на вершине холма и наслаждался закатом, когда потерял равновесие и оказался здесь, — простонал дворф.

— Хошь я папку позову?

— Нет, нет, я хочу, чтобы ты мне помогла.

По небу пролетел небольшой огненный шар. До него внезапно дошёл источник его нынешнего положения. Фея! Причём, злая!

— Что делать? — пропищала девочка.

— Видишь ли, детонька, я, кажется, не могу двигаться, и я очень переживаю за щенка.

Лицо девочки просветлело.

— У тебя есть щенок? — восхищенно спросила она, совершенно не обращая внимания на растущую лужу крови под карликом, лежащим перед ней.

— Есть. — Румпельштильскин ощутил во рту кровь, а перед глазами всё поплыло. По небу снова пролетел огненный шар, на этот раз ближе. Чертово насекомое хотело убедиться, что всё сделало, как надо. Времени не осталось.

— Его зовут Фуфу и он мой лучший друг.

Девочка скорчила гримасу отвращения.

— Щенок-мальчик? Мне не нравятся щенки-мальчики.

— Я сказал «он»? В смысле, она. Маленькая девочка-щенок.

Лицо ребёнка снова просветлело.

— Уверен, она тебя полюбит. Но, боюсь, я тут истекаю кровью и не смогу больше заботиться о малышке Фуфу. Не смогу больше её кормить. Ей, наверное, так страшно.

На лице девочки отразилась паника, она нервно хлопнула в ладоши.

— Я могу позаботиться о ней вместо тебя?

— Ну, да, это возможно. Но… ай… мне всё ещё потребуется принести её тебе, а я не в том состоянии.

— Ты можешь сказать, где живёшь?

— Это место трудно найти! — резко бросил дворф.

Девочка выглядела совершенно растерянной.

— В смысле, я мог бы отвести тебя туда, если бы мне было чуточку получше. Не желаешь ли ты, чтобы я вылечился и отвёл тебя к малышке Фуфу?

Девочка с энтузиазмом кивнула. Румпельштильскин закатил бы глаза, если бы не был уверен, что потеряет от этого сознание.

— Нужно, чтобы ты сказала это вслух.

— Что сказать, миста?

— Что ты желаешь, чтобы я поправился, — предложил дворф.

Девочка склонила голову набок.

— Зачем?

Румпельштильскин попытался пошевелиться и вскрикнул от боли.

— Оооо, бедненькая Фуфу, — выкрикнул он.

Девочка охнула.

— Я желаю, чтобы ты поправился, больше не истекал кровью и не издавал этот булькающий звук.

Рот злобного коротышки искривился в улыбке.

— Исполнено!

Кости с хрустом встали на место, кровь, пропитавшая землю, втекла обратно в тело, заполняя вены и заставляя вновь биться злобное сердце. Кожа заросла, а синяки рассосались. Исчезли даже раны, нанесённые Кроликом.

Дворф вскочил на ноги и выдернул топор из пня.

— Ага! — победоносно воскликнул он. При всей ограниченности своих волшебных сил, порой, у него случались и триумфальные моменты.

Он повернулся к девочке, та отступала, её нижняя губа подрагивала. Отрубить ли ей голову или просто вырубить? Сама по себе девочка угрозы не