Наверно, ему одиноко, говорит она. А мне что, открыть Приют для Недоумков с проблемами общения? Тут уж она начинает хихикать, похоже, мы думаем об одном и том же — некоторым на роду написано мыкаться в одиночестве.

Ну и нечего на него внимание обращать.

Почти все работники живут прямо тут, на ферме. Нас с Пайпер и Джетом да еще парочку других каждое утро привозят в семь и домой отвозят тоже в семь. Вечером мы засыпаем в грузовике, с трудом просыпаемся, чтобы поесть и рухнуть в кровать. Вот и день прошел.

Привыкнуть к такому режиму нелегко, но после первой недели мы уже хвастаемся новыми мускулами. В выходной я пересказываю Пайпер Еленины байки, и это наше единственное развлечение, потому что за весь день положенного отдыха ни одна из нас так и не вылезла из постели. Даже Джету неохота шевелиться, он как залег под кровать, так выполз только поесть.

Сливы созревают почти одновременно с яблоками, и мы то сливы собираем, то яблоки — так веселей. Но яблоки собирать легче, с ними обращаться проще, и двигать лестницу приходится не так часто. К тому же сливы-паданцы быстро гниют, и тысячи ос тут как тут. Так что мы с Еленой держимся яблок.

Можно сказать, что Елена — девушка, что называется, в теле, я сразу поняла — ей до смерти хочется узнать, как мне удалось стать такой тощей. Но настоящий британец лучше язык себе отрежет, чем задаст прямой вопрос. Она не перестает удивляться, когда видит, как я за обедом ковыряюсь в крошечной порции еды. Остальные жадно глотают все, что не приколочено. Война, не война, Елена, наверно, думает, вот бы мне такую Железную Волю.

Она мне рассказывает, что пыталась родить ребенка. Семь лет не получалось, ей прямо такое суперспециальное лечение назначили, а тут война. Ей ведь уже 43, вряд ли еще один шанс будет.

Я предлагаю одолжить Альби на недельку — сразу поймешь, как хорошо без детей. Она не улыбается в ответ, и глаза грустные-грустные. Лучше бы мне промолчать.

Десять дней мы собираем яблоки, а потом нас перекидывают на бобы. А это, я вам скажу, еще хуже. Весь день сгибаешься в три погибели, и болят теперь совершенно другие мышцы. Зато, если взять бобы домой и приготовить, получается вкусно. В последнее время почти все, что осталось, особым вкусом не отличается, даже я признаюсь, что мечтаю о кусочке поджаренного хлеба. Елена надо мной смеется.

Мы возвращаемся домой, проезжаем обычные блокпосты на дорогах, мы с Пайпер подремываем, а Джо — он нередко ездит с нами, переночевать у родителей, они живут в нашей деревеньке — ему вдруг что-то в голову стукнуло, и он начинает выпендриваться. Вроде как каждому можно поговорить про войну — и чем мое мнение хуже других? Он ругается на чем свет стоит, орет на солдата, который проверяет документы. Майор Макавой ледяным голосом велит ему заткнуться, а он не слушает ни в какую и продолжает орать. Мать твою, Джонни-Иностранец, ублюдок и засранец, и еще чего похлеще.

Тут этот парень лениво так, неторопливо поднимает пистолет и нажимает на спусковой крючок. У Джо сносит пол-лица, кровища хлещет, и он валится из кузова прямо на землю.

Пайпер словно окаменела, а я только-только успеваю перегнуться через борт, и меня выворачивает наизнанку. Кто-то орет что есть мочи. И мне вдруг кажется, что весь мир замер. Меня будто обволакивает тишиной. Гляжу — солдат как ни в чем не бывало снова болтает с напарником. И майор Макавой голову откинул и глаза прикрыл. Что, он, правда, этого идиота так любил? Смотрю вниз и вижу — Джо еще живой, в горле у него клекочет, и рукой он двигает, той, что не под телом. А майор — я снова оглянулась на него посмотреть — майор исполняет свой долг, долг офицера вооруженных сил, охраняющего британских граждан. Он медленно, через силу вылезает из машины, явно хочет Джо поднять на ноги и отвести в безопасное место. И тут очередь за очередью из автомата — сотня выстрелов, с такой силой, что майор валится с ног. Его отбрасывает на другую сторону дороги. И из всех дырок хлещет кровь. А сам Джо теперь стопроцентно мертв, кто бы сомневался. Мозги так и брызнули. И наш шофер уже давит на газ, нечего тут разбираться, что и как. Мы мчимся на полной скорости, и лицо у меня все в слезах. Я пытаюсь их вытереть, а это, оказывается, не слезы, а кровь. И никто даже не пикнет, всех как оглушило. Бедный, бедный майор — лежит там в пыли. Впрочем, мертвому на это наплевать.

В кузове грузовика нас теперь семеро. Мы окаменели — ни плакать, ни говорить не можем. В молчании доезжаем до Рестон-Бридж. Наш шофер — я знаю, он майору друг — выходит из кабины, стоит, собирается с силами. Сейчас войдет в дом и расскажет миссис М., что случилось. Вдруг он поворачивается к нам и злобно хрипит, если до кого еще не доперло, это и есть Война.

Так говорит, что у меня ноги подкашиваются.

21

Мы давно знали, что у нашей дорогой Джейн Макавой шариков в голове не хватает, но с каждым днем это все более заметно. Сегодняшняя история станет последней каплей — и не маленькой.

Мы с Пайпер стараемся занять Альби, а она мечется по дому и ревмя ревет. Армейские жены собрались, чтобы ее утешать, — но как тут утешишь? Альби, конечно, невдомек, что это его папа умер, он играет в любимую игру — Раздолбаем все вокруг, и все остальное тоже Раздолбаем, а напоследок Раздолбаем все, что осталось. Шесть часов подряд — и долбать уже нечего. Теперь он хвостом ходит за мамой и ноет. Что уже совсем никуда не годится.

Наш шофер, капрал Френсис по прозвищу Френки, дружил с майором. Он и несколько других военных отправляются за телами, но до пропускного пункта добраться не выходит, солдаты сразу же начинают стрелять, стоит кому-то приблизиться. Френки остается у нас ночевать, я пытаюсь его убедить, что миссис М. надо дать успокоительное. Никогда в жизни не видела такого усталого и подавленного человека. Он и так из сил выбивается, поиски неизвестно где рецепта на валиум его совсем доконают. Ему самому пара сотен