обратилась к дороге. Боги, если в этом мире есть хоть что-то, что вернет мне моего милого, любящего сына? Сейчас я теряю всякую надежду помочь ему и дать осознать, насколько он не прав.

— Ненавидишь меня?

— Нет, все еще нет.

— Почему?

— Видимо, до конца надеюсь на то, что все поправимо.

Встрепенувшись, Мом нахмурился и, пересев на сидения рядом с перегородкой водителя, тихо зашипел.

— Надеешься на то, что я снова стану милым мальчиком? Что буду заглядывать к тебе в рот, как сестра, или покорно слушаться, как брат?

— Не обязательно, хотя бы просто вспомнишь, что мы тебе не враги.

— Вы всегда были мне врагами! Всю мою жизнь, и ты, и брат с сестрой были только обузой! Досадной помехой, которая, как камень, висела у меня на шее!

— Что ж, тогда ты должен быть счастлив, избавившись от нас.

— Нет, потому что это вы избавились от меня, едва я стал чуть менее удобным! Ты всегда всё разрешала Гани и Гере, любой их каприз, в то время как я должен был работать на износ и показывать себя примерным наследником, чтобы заслужить хотя бы каплю любви! Я нужен был только отцу, и ты еще тогда сбагрила меня ему, вечно сюсюкаясь с этим сопляком.

— А мне Эреб говорил иначе, что ты был слишком занят, что не желаешь отвлекаться от учебы, что тебе не нужна помощь и излишнее внимание.

— О, как удачно ты нашла виноватого, свалить все грехи на единственного человека, что обо мне заботился, какая мудрая мысль, мамочка! Может, стоит тогда развернуться и поехать к нему? Спросить, кто из нас прав?

— Мы не одни едем в деревню, и до суда нас все равно к нему не пустят.

— Ты правда отдала его под суд?!

— Да, законы для всех одинаковы.

Мом с минуту молчал, с ненавистью буравя меня взглядом, но все же отсел на прежнее место, отвернувшись к окну.

— Что ж, даже в этом есть свои плюсы, без его помощи ты быстрее сдохнешь.

Чуть дрожащей ладонью я украдкой смахнула слезу со щеки и медленно выдохнула, разжимая зубы, надеясь на то, что сын не услышит всхлипов. Кажется, история повторилась, а Мом невольно пошел по моим же стопам.

Главный зал Храма освещали лишь свечи у алтаря, слегка разгоняя густую, будто живую тьму, заполнившую пространство и вырисовывавшую два силуэта у блестящего черного валуна.

Привычно потирая шрам на руке, я, набравшись храбрости, двинулась на свет, прислушиваясь к тихим переговорам. С тех пор как отметина появилась на ладони, прошло уже лет сорок, все это время мы с братом честно выполняли свои обязанности, став лучшими из лучших. Долгое время мы стремились к общей цели, учились защищать себя и других, наращивали силы, ведомые местью Ньярла, что он заботливо передал нам по наследству, хоть и в виде стремления. Клинок все еще не был подвластен ни мне, ни Каину, так как наши чувства были слишком слабы, чтобы направлять столь сильное оружие.

— Учитель, я хотела бы поговорить.

Остановившись в паре шагов от Ньярла, я со всей серьезностью взглянула на него, собираясь с духом. Брат, стоявший рядом, тут же напрягся, нутром чуя надвигающуюся грозу.

— Да, Аван, я слушаю тебя.

— Я… Вы приложили много сил, обучая нас и воспитывая как собственных детей. Вы для нас и целой страны поддержка и опора. Я безумно благодарна вам за это, но… мне пришло время уйти, я хочу попробовать выстроить собственную жизнь.

В зале повисло молчание, прерываемое лишь трепетом пламени. Каин в нерешительности открыл рот, но не смог ничего выдавить, переведя взгляд на Ньярла. Учитель, не изменившись в лице, смотрел на меня спокойно, чуть сочувствующе, словно на нерадивое дитя, поломавшее игрушку.

— И как же ты собираешься жить?

— Как подсказывает сердце. Я полюбила очень хорошего человека и хочу быть с ним, построить семью…

— Ты предаешь нас, сестра?

— Нет, Каин, я просто хочу попробовать жить иначе. Ты сам знаешь, мне никогда не была близка месть, я устала ей жить и не могу больше идти за этой целью.

Брат сжал губы, чуть опустив голову. Он знал, о чем я говорю, все эти годы он видел, насколько мне сложно, и он обязан меня поддержать, я верю в то, что он станет хорошим преемником Ньярла.

— Я уничтожу любого твоего ухажера, Аван, ты не можешь так просто отказаться от мести, когда на кону стоит столько погубленных жизней.

Слова Ньярла каменной плитой легли мне на плечи, словно пригвоздив к месту. Испуганно взглянув на него, я заметила, что от прежнего спокойствия учителя не осталось и следа, он был зол и смотрел на меня так, как умеет только он. Будто клинок ледяной мести давно застрял в его сердце.

— Но учитель…

— Любого, Аван, я не для того тебя спасал, чтобы видеть, как ты наступаешь на те же грабли, что и твоя мать.

— Я не просила меня спасать.

Обида хлестнула по нервам похуже кнута, затопила все мое сознание и едва не перелилась через край. Сделав еще шаг вперед, я стиснула руки в кулаки, чувствуя, что отстоять свою свободу будет не просто.

— Я не просила меня спасать, я не просила учить меня, тащить через все эти испытания, давать демона и запирать в четырех стенах Храма. Я никогда не хотела жить так и не собираюсь расплачиваться за ошибки матери.

— Ты погубишь себя, Аван, и я не намерен наблюдать это.

— Ну так забудь обо мне, дай мне уехать, начать жить с чистого листа и не чувствовать на себе обязанность мстить за кого-то.

— Нет, потому что ты все еще моя правнучка, и ты нужна здесь. Забудь о своей сумасшедшей идее, я не допущу твоего замужества с кем бы то ни было.

Решив оставить последнее слово за собой, Ньярл развернулся, желая уйти.

— А я уже замужем.

Спина учителя стала неестественно прямой, и без того напряженный голос глухим эхом коснулся моих ушей.

— Что ты сказала?

— Мы обвенчались в церкви. Вчера. С тех пор твоя власть над моей судьбой закончилась.

— Ни один жрец не обвенчал бы тебя без моего разрешения.

— Но один нашелся.

Повернувшись ко мне, Ньярл с прищуром посмотрел на меня.

— И кто же это?

— Элей, он единственный оказался достаточно храбр, чтобы помочь мне.

Мысленно я взмолилась к всем богам, которых только знаю, надеясь, что гнев учителя обойдет бедного жреца стороной. В конце концов, Элеос достаточно долго служил Ньярлу, чтобы хоть раз в жизни позволить