царство Теней, не видела его и не говорила с ним. Таково было условие её сделки. Она передавала линию власти, но не могла отдать за это свою силу и тем более жизнь, поэтому Мойры забрали у неё самое ценное, то, над чем она была не властна. Её любовь.

Она не знала, как смотреть Аиду в глаза, как объяснить то, что сделала, и не хотела оправдываться, потому что считала свой поступок правильным. Лина не вернулась в царство Теней, осталась в доме Марка и Арианы. Оформила всё на себя по правилам смертных, продала семейный автомобиль и купила небольшой цветочный магазин, а когда Гермес и Геката взяли на воспитание маленькую Софию, пригласила их к себе. Лине казалось, что она обрела спокойную жизнь, но не прошло и четырёх лет, как явилась Гея и сообщила, что Мойры исправили её судьбу, что дар Эроса очень скоро вернётся к ней.

И это было озарение, возрождение и смерть — это было болезненно прекрасно и пугающе тяжело.

Чтобы скрыть своё состояние, Лине пришлось сказаться больной и не выходить из спальни двое суток, а потом… потом она окопалась в работе и постаралась ни о чём не думать. Только от близких правды не утаишь, и Геката оказалась первой, кто заметил перемены. Лина всё отрицала, надеясь, что так боги не втянут её в очередную авантюру — она уже привыкла к образу жизни флористки, и в этом ей было спокойно и хорошо. Но затем обо всём догадался Гермес. С ним оказалось намного сложнее, поэтому пришлось признаться и взять с обоих клятву, что никто не узнает, пока Лина сама не расскажет об этом. Оставаясь царицей Теней, богиней весны и цветения, взяв на себя дополнительные обязательства в Совете, Лина не стремилась к власти и общению с богами, всё её время было посвящено цветам. С ними было легче не замечать чувства, с ними всё казалось понятным и простым. Впрочем, другие боги сами охотно общались с ней, навещали её, некоторые из них даже последовали её примеру и перебрались в мир смертных: Амфитрита оставила дворец Посейдона ради уютного домика на побережье, а Дионис, наконец, перестал беречь Ариадну как хрупкое и невероятно ценное сокровище и купил ей квартиру в Вене, которой она грезила с восемнадцатого века.

— К твоему сведению, чтобы прочитать, что написано, нужно достать письмо из конверта, — шепнул Гермес, будто подсказывал другу ответ на экзамене. — Вместо этого ты сейчас сожжёшь его взглядом.

Лина вздрогнула, возвращаясь в реальность из воспоминаний, и вздохнула, надевая на лицо благожелательное и светлое выражение.

— Геката так часто нас покидает… — сказала она, убирая письмо в ящик со стопкой таких же уже распечатанных писем, — там всё в порядке?

— Пф, да, конечно. Что у неё там может случиться? — отмахнулся Гермес. — По своим прямым обязанностям как всегда и собак навестить, которых Нюкте оставила, и Дионис туда ей… — он оборвал себя на полуслове и ухмыльнулся, погрозив Лине пальцем. — Я понял, почему ты спрашиваешь. Нет уж. Хочешь узнать, как там дела, иди сама, — он слетел с прилавка и развернулся, опираясь на него локтями. — А что, Макария отказалась быть твоим информатором?

Лина посмотрела на него и тяжело вздохнула, прикрывая глаза:

— Гермес!

— Ну, что, Гермес, Гермес, Гермес, — замахал он руками и снова схватился за пакет с продуктами, — я тут не болтать с тобой пришёл, а письмо вот занести и привет передать от твоей феечки цветов с золотыми тычинками.

Лина непонимающе моргнула, но в следующий миг рассмеялась.

— Амфитеус что ли? Гермес, мне даже сложно представить его реакцию на такое имя.

— Поэтому я его так только при тебе буду называть, — подхватил смех Гермес. — Он в Храме Деметры, почти поселился там, сказал, что навестит на днях, — он подхватил пакет. — Окна не закрывай.

— Пусть через двери ходит, — с улыбкой бросила она, когда Гермес уже открыл дверь, звякнув колокольчиком.

— Возвращайся пораньше, Макария и Афина придут на ужин.

— Хорошо, — Лина махнула рукой, — только Диониса не зовите… я устала пить.

И дверь закрылась, оставляя весёлый смех Гермеса звучать в помещении, отражаясь от стеклянных стен. Лина ещё улыбалась какое-то время после разговора, а потом занялась делами, отбросив всё прочее, что мешало сосредоточиться на работе.

Солнце давно село, и улица за окном окрасилась жёлтым светом фонарей, когда Лина закончила подписывать ряд красивых свадебных букетов. Спустя пять лет прощаний и встреч, разговоров и слёз, страданий и отрицания собственных чувств, сын Гефеста сделал предложение дочери Посейдона, чем несказанно порадовал и Гефеста, и дочь Посейдона и даже самого Посейдона, только-только восстановившего порядок в Подводном мире. Лина была рада за Макса, хотя они так и не вернулись к прежней дружбе — после всего это стало почти невозможно, хотя вот уже какое-то время они сохраняли тёплые приятельские отношения и не сторонились друг друга.

Лина поставила последний завиток и убрала букеты в холодильник, набросив дополнительно божественную защиту от увядания. Дверца холодильника захлопнулась, а вместе с ней звякнул дверной колокольчик.

— Извините, но мы уже закрыты, — сказала Лина и застыла в неоконченном движении, взглянув на вошедшего мужчину. Сердце укатилось в живот и там забилось беспомощной пичужкой.

— И много у тебя посетителей, которых волнуют закрытые двери? — приподняв уголок губ уточнил Аид.

— Некоторые хотя бы делают вид, — проворчала Лина, сбрасывая остаток бумаги и лент с прилавка в урну, и добавила дрогнувшим голосом, — я так понимаю, Гея побывала в царстве Теней?

— Да. Она поделилась вашими женскими секретами, — он прошёл вдоль стеллажей с цветами и остановился у иссиня-чёрных фиалок. — Я писал об этом, но ты, полагаю, не читаешь…

Лина настороженно наблюдала за ним. Пять лет она не видела его так близко, целый год старалась не думать о чувстве, сжимающем сердце, при воспоминании о нём. И вот он пришёл. Пришёл! Сразу, как только всё узнал, наплевав на договорённости и негласный запрет. Лина невольно затаила дыхание, наконец, присмотревшись к нему. Свет ламп павильона переливался в глубине тёмно-синей ткани его костюма и редких серебристых прядях его чёрных волос, которые так ярко напомнили Лине о действии сущности Кроноса. Сердце пропустило удар.

— Что случилось? — она вышла из-за прилавка и только тогда одёрнула себя, срочно сделав вид, что собиралась переставить большую вазу с ромашками.

— Что? — не понял он, отвлекаясь от цветов.

— Твои волосы… — ей с трудом удалось скрыть беспокойство, и она не заметила, каким взглядом он посмотрел на неё.

— Мне так нравится. А что, беспокоишься за меня? — он тепло улыбнулся,