Но облечённый высшей властью юнец, конечно, визиря не слушал.

Созерцая дальнейшие события, Джамалутдин-паша отчаянно старался убедить себя, будто видит кошмарный сон и вот-вот проснётся. События потекли с неумолимой предсказуемостью.

Слон, окружённый Святым Воинством, понёс халифа к лагерю наёмников. Возможно, правитель в самом деле не собирался приближаться ближе, чем на казавшееся безопасным расстояние: до черты, проведённой телами убитых.

Кто сказал глупцу, что наёмники стреляли по толпе с предельной дистанции? Откуда в его голове взялась уверенность в безопасности? Почему халиф даже не удосужился обозначить себя парламентёром?

Риторические вопросы. Если ответы и возможно было найти — то они всё равно потеряли смысл спустя мгновение.

Вспышка, вторая, третья, четвёртая — огоньки зажигались и тухли на обозных телегах Ржавого отряда, а приглушённый расстоянием грохот слился в один протяжный треск. Визирь с силой зажмурил глаза в безумной надежде, что если он не станет смотреть — то ничего и не случится.

Кто-то истошно заверещал. Кто-то в сердцах вознёс молитву Иаму. Кто-то разразился потоком грязной брани.

Визирь, не поднимая век, осел на землю. Зажал ладонями уши, не желая слышать происходящее столь же сильно, насколько не желал видеть. К сожалению, ему и без того стало совершенно ясно, что случилось.

От ужасной мысли, изгнать которую было невозможно, прихватило сердце. Стало нечем дышать, голова закружилась. Джамалутдин-паша потерял сознание и горько пожалел, когда оно всё-таки вернулось.

Над визирем склонились люди в позолоченных доспехах. Они шевелили губами, но слов не было слышно: только звон в ушах. С трудом повернувшись, Джамалутдин-паша увидел телохранителей халифа, спешно уносящих повелителя прочь на руках.

— Может, ещё жив? — пробормотал визирь, прекрасно понимая абсурдность какой-либо надежды.

Он же видел, что от головы халифа почти ничего не осталось.

Глава 15

Ирма не знала, где она находится, и не помнила, как здесь оказалась. По крайней мере, стих шум боя: она либо слишком далеко, либо — и это куда более вероятно, бой давно закончился. Вполне понятно, чем именно.

Лимландка сидела на земле, прислонившись к стене двухэтажного дома, выкрашенной синим. Свет в окнах вокруг не горел, все ставни были закрыты. Наверняка люди внутри есть, но даже хорошо, что они прячутся.

Вместе со здравым сознанием вернулась и боль. Болело всё: дважды отбитые при падении рёбра, исцарапанная оградой спина, стёртые об мостовую колени, ушибы и ссадины по всему телу. Где-то кровь на теле ещё была липкой, где-то давно запеклась, превратившись в трескающуюся сухую корку.

Ирма подумала: с головы до ног в крови и пыли, в изодранном и грязном платье, со слипшимися волосами она сейчас выглядит хуже местных бродяжек. Довольно иронично, учитывая, что при ней остались золотые браслеты, кольца с камнями и даже одна серьга — не из тех, что отобрали у Исхилы-Камаль, но всё же. Драгоценностей, может, и на небольшой кораблик хватит — но сейчас толку от них ноль.

Женщина убедилась, что кинжал всё ещё при ней, и начала размышлять — как быть дальше?

Отряду Люльи, конечно, конец. Возвращаться ко дворцу тоже нельзя. Что творится в городе, где искать Шеймуса — об этом никакого представления. Как теперь дела в лагере — тоже непонятно, но это хоть какая-то идея. Но чтобы найти дорогу в не столь уж хорошо знакомом городе, нужно сначала понять, где она сейчас.

Значит, остаётся идти куда глаза глядят, пока не отыщется ориентир.

Ирма удивилась тому, как здраво и спокойно рассуждает после всего случившегося. Даже плакать не хотелось, хоть и было о чём. Ситуация дерьмовая, но нужно искать из неё выход.

Подняться удалось не сразу, а распрямиться Ирма вообще не смогла. Кое-как, опираясь на стену, цепляясь за неё пальцами, лимландка поковыляла вперёд. Через пару минут она споткнулась и упала — в который раз за ночь, но теперь даже руки подставить не смогла. Лицом прямо в камни мостовой.

Ирма опять потеряла сознание, но ненадолго. С трудом приподнявшись, она почувствовала, как кровь из разбитого носа течёт по губам и подбородку. Ничего: если у человека течёт кровь — он ещё жив. Хороший знак!

Встать на ноги уже не получилось, поэтому Ирма поползла дальше на четвереньках — так же, как выбиралась из боя. Выходило и медленнее, и ещё больнее, чем идти. Однако она продвигалась вперёд.

На полпути до перекрёстка пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Ирма легла и даже попыталась устроиться поудобнее, но быстро поняла — без толку, в любом положении больно. Глядя в звёздное небо, совсем не похожее на лимландское, она опять дала волю мрачным мыслям.

Может, Шеймус её и не ищет. Он велел не показываться на глаза, верно? Может, к этому-то всё давно и шло. Полно женщин гораздо моложе и красивее. А уж на наряды, побрякушки, вино со вкусной едой и прочие плюсы положения любовницы наёмного полководца — о, на это многие купятся. Юные, сочные. И даже, наверное, способные родить…

Да ну, что за бред? Как будто ты сама во всём виновата?

Десять лет. Десять, мать их, лет. Что в итоге? И можно подумать, будто Ирма просила обо всём этом — бесконечных походных лишениях, разбавленных купленной чужой кровью роскошью. Как будто её десять лет назад кто-то спрашивал! Капитану было глубоко плевать, чего она хочет, и в особенности — чего не хочет. Может, не столь уж многое изменилось?

Нет, это всё тоже чушь. Было дело: он предлагал Ирме уйти. Захотела бы — ушла.

А может, и стоило уйти. Тогда сейчас Ирма не обливалась бы кровью посреди задрипанной улицы на другом краю света. С другой стороны — а что бы она тогда сейчас делала? Горбатилась в какой-нибудь деревне, не умея читать и видя на столе мясо только по праздникам? Да ещё это…

Ирма попыталась вспомнить лицо давно мёртвого мужа — и, как обычно, не смогла. Довольно соплей, пора двигаться дальше.

***

Джамалутдин-паша пришёл в себя внезапно.

Это не было постепенным выходом из шока, долгим карабканьем из глубокого колодца отчаяния, в котором визирь сорвал бы все ногти, цепляясь за влажные камни. Ничего похожего: он просто вдруг обрёл полную ясность разума. Панику и растерянность как рукой сняло, сердце забилось ровно. Будто даже зрение обострилось.

Визирь понял одну вещь, которая