Шрифт:
Закладка:
Выбраться из этих лесных дебрей без помощи Зои я никак не смогу. Она увезет меня отсюда на красной отцовской «Таврии». А ожидать будет в хорошо знакомом ей месте, там, где упрямится, цепляясь за жизнь, полусухой дуб. Время операции — с часу до двух ночи. Девочке, несомненно, будет страшно. Но другого выхода у меня нет. Разве что вообще отказаться от этой затеи. Может, и вправду выйти на Вальдшнепова? Ведь веская, неопровержимая улика у него уже в руках. Проклятый ослик во мне мотнул головой: «Нет!» Он шепнул: «Ты начал, ты и доводи дело до конца».
* * *
— Эд, не волнуйся — с часу до двух я жду тебя близ нашего дуба. — Слышимость отличная, голос у Зои чистый и звонкий, как у девочки-пионерки. — Нет, мне совсем не страшно. Все будет хорошо. Только пообещай после этого никогда со мной не разлучаться! Мне ужасно плохо без тебя. Обещаешь?
— Не обещаю, а клянусь! Пока, Зоечка, до встречи!
Я отложил мобильник в сторону — итак, сегодня в ночь я сделаю то, что задумал. Дай Бог, чтобы все прошло как по маслу. И все-таки — кто, ну кто мог заказать Модеста Павловича? Весьма вероятно, что Блынский. Зачем? Отобрать у дяди коллекцию икон и авангарда? Но он сам коллекционер и знает психологию этих фанатов — скорее умрут, пойдут по этапу, чем расстанутся со своими собраниями, в которых смысл их жизни. В конце концов, если бы преследовалась эта цель, то убийцы могли изъять иконы и картины той глухой февральской ночью, когда тело Радецкого заметал снег. Грабителей что-то испугало? Вряд ли. Никто тогда в доме абсолютно ничего не заметил.
Сдается мне, что Радецкого собрались шантажировать не как коллекционера, а как эксперта, точнее, как председателя экспертной комиссии. Блынский во что бы то ни стало решил заиметь подпись Модеста Павловича, причем так, чтобы она постоянно была у него в кармане. Купить вожделенный автограф не удалось, значит, следует заполучить его другим путем. Скорее всего, в «Пирах Лукулла» за ужином он предупредил дядю в последний раз: или тот с ними сотрудничает, или на репутацию его ляжет несмываемое пятно. Зловещим джокером, который легко расправится с любыми козырями Радецкого (а были ли они вообще?), выступила компрометирующая видеокассета. Но возникает вопрос: почему Блынскому понадобилось убрать дядю практически без промедления, той же ночью? Потому, что шантажистам из «Приюта пилигрима» стало известно, что Модест Павлович собирается нанести визит в МВД? Почуяли смертельную угрозу для себя и решили убрать как несговорчивого и опасного упрямца, как позднее расправились с Уласевичем и Лучиным, поплакавшимся в жилетку Георгию Викторовичу? Да, вероятно, это и послужило причиной устранения Радецкого. Тогда выходит, что Блынский, Осмоловский и тот же человек-пиранья Сагайдак действовали сообща. В пользу этой версии говорит и тот факт, что водитель «Мерседеса», обладатель уникального кадыка и, несомненно, человек Мориса Вениаминовича, знаком с «Приютом девственниц» не понаслышке — я уверен, что это именно он отвозил Радецкого в Киев. Но все это догадки. Вполне возможно, что выстроить целостную и ясную картину произошедшего поможет содержимое сейфа. Очень на это надеюсь.
Ладно, надо выспаться перед нынешней, обещающей быть бессонной, ночью. Нервы меня не подвели — спал так крепко, что меня разбудили только протяжные, как волчий вой, отрыжки Арсена, который пришел домой позже меня, считай, к обеду и которому тоже нужно было отдохнуть перед ночной вахтой. Я великодушно простил сожителя: серия отрыжек у него с завидным постоянством случается тогда, когда он, хорошо наеденный, собирается отойти в объятия Морфея.
Проснулся, когда на дворе уже смеркалось. Обычно дневной сон тяжеловат, сказать, что я свеж, как огурчик, нельзя, но мысль в голове работает четко, как хронометр. Интересно, не Арсен ли проник в квартиру дяди вместе с Фоминым? И вообще, как Модест Павлович мог открыть дверь незнакомым людям? С учетом того, что в «Приюте девственниц» мне остается пробыть считанные часы, есть смысл пойти ва-банк, постараться «раскрутить» мастера отрыжки настолько, насколько это возможно. Плохо, что он трезв. Но попробовать все же стоит.
Я так задумчиво уставился в потолок над собой, что не заметил, как за мной наблюдает виртуоз, сами знаете чего, причем делает это со снисходительной усмешкой.
— Чем-то озабочен? — наконец подал он голос.
— Мало ли что в голову лезет… Слушай, — встрепенулся я, — а что это за особые поручения? Мне намекнули, не исключено, что скоро придется выполнить какое-то задание…
— Фомин намекнул?
— Нет.
— Ну, тогда ты приглянулся кому-то рангом повыше. Обычно такие вещи идут через Фомина.
— Ты ж смотри, никому не проболтайся, — обеспокоился я.
— Руслан, мы с тобой, кажется, нашли общий язык или нет? — обиделся Арсен.
— Не кажется, а точно, — извиняющимся тоном произнес я. Так ты мне ответь, тебя хоть раз просили о…чем-нибудь таком?
— Приходилось, — последовал уклончивый ответ. — Ну, это, понимаешь, деликатные очень поручения. Кого-то хорошенько тряхнуть, кого-то предупредить, а кого-то вообще…
— Убрать? Замочить?
— Ты не волнуйся, — Арсен как будто не расслышал моего последнего вопроса. — Служба безопасности здесь — ого-го! Бывшие кагэбисты-эсбэушники, бывшие менты. Фомин, чтоб ты знал, когда-то в Москве работал, в ГРУ. Операции планирует — конфетка! Комар носа не подточит! Не стало, например, человека — ну, просто надоело ему жить, кто в этом виноват… Все, Руслан, проехали! Надо будет — тебе скажут, расскажут, покажут…
Я замолчал. Арсен не такой простак, он повесил на рот замок, но, кажется, ни в чем меня не заподозрил. Ведь чисто по-человечески меня можно понять: слегка мандражирует паренек, как всегда бывает перед чем-то острым, неизведанным, опасным…
* * *
Заступив на смену, я обрадовался — Осмоловский сегодня задерживается. Несколько раз к нему с озабоченным видом заходил и выходил человек-пиранья. А еще в кабинете босса, по всей вероятности, дама: когда пиранья отворяет дверь, из комнаты доносится еле уловимый запах изысканных духов. Я не ошибся. Юрий Ильич собрался уходить вместе с ослепительно красивой женщиной, что, при его бизнесе, в общем-то, не удивительно. Но меня вовсе не интересовало, кто она ему — жена, любовница или деловой партнер. Другое заботило — что он сделает со своим ключом, поэтому я тихонько занял свой
