Довмонт принял крещение – только имя Христа могло справиться с языческими проявлениями сознания. Только как христианин Игорь смог сохранить свой разум… ставший частью сознания Довмонта. Навсегда. Без всякой надежды на возвращение. Более того, именно это и сняло проклятье Миндовга. Там, в том мире, все остались живы. И Лаума, сестра, и юная красавица Ольга… невеста… а теперь уже – и жена. В том, далеком ныне мире…

Пора искать жену и здесь… Вернее, уже нашел, пора сватать! А что? Ну и пусть Маша моложе лет на пятнадцать – двадцать, что с того? Ведь и сам Довмонт (в крещении – Тимофей) далеко не стар, нет еще и сорока! Да и на вид весьма представителен – высокий блондин с серо-стальным взглядом. Аккуратно подстриженные, но довольно длинные волосы до плеч, холеные усики, небольшая бородка, тоже холеная, на левой щеке – родинка. Красавец, какие обычно нравятся девам, к тому же красавец богатый и облеченный властью… Князь заботился о своем облике – даже в те времена нужен был имидж, по одежке встречали.

Вот и сейчас Довмонт был одет скромно, но богато. Длинная рубаха темно-голубого немецкого сукна, нарядный наборный пояс с мечом, красный княжеский плащ – корзно, застегнутый на левом плече золотой фибулой. Меч был боевой, не парадный – в простых ножнах, с довольно большим перекрестьем и простой рукоятью, украшенной черненым серебром без излишней вычурности, как повелось от рыцарей, вернувшихся из крестовых походов, из Святой Земли, где создавались рыцарско-монашеские ордена, девиз которых – скромность и умеренность во всем – коснулся и оружия.

Сватов, сватов… Тут надо еще хорошенько подумать – кого? Верных друзей бояр не пошлешь – тут кто-то княжеского рода нужен… Кто? Кого сговорить? Полоцкого князя? Или… или, может быть, кого-то в улусе Джучи, у монголов? Хан, император монголов – ныне верховный сюзерен, он дает ярлык, утверждает… За ним сила и власть! Правда, в русских землях сами князья воду мутят, а монголов используют, часто даже втемную. Ах, улус… Будущая Золотая Орда. Когда-то в имперской столице, Сарае, благоволили Александру Ярославичу, и христианин Сартак, сын Бату-хана, был его верным другом… Одни благоволили, другие – ненавидели. И отравили. Но все равно, в улусе еще оставалось много христиан, правда – несторианского толка. Не католики и не православные, своей, особой веры… Тем не менее они признавали Христа!

Эх, был бы жив старый духовник, отец Симеон, можно было бы посоветоваться… а так… Ну, кого? Кого же?

В задумчивости, благоверный князь поднялся по высокому крыльцу в хоромы, прошел в гостевую залу, где всегда вершил дела. А дел было много – и воинских, и судебных… И вполне себе светских.

Кстати, не худо бы написать Маше письмо! Девушка была грамотной, много читала – этакая средневековая умница.

Скинув плащ и отстегнув меч, князь уселся за длинный стол, накрытый изумрудно-зеленой византийской тафтою, и вытащил из лежавшей на столе стопки лист желтоватой бумаги, формата… примерно А4. Недавно завели бумажную мельницу, поставили на Великой, для всякого рода канцелярских нужд. На бересте важным людям писать как-то не очень, а на пергаменте – дорого! Бумага же – хорошо и благородно. Со вкусом!

Обмакнув в яшмовую чернильницу остро отточенное гусиное перо, Довмонт мечтательно прикрыл глаза, немного подумал и вывел аккуратным полууставом:

Марии Дмитриевне, ненаглядной возлюбленной моей, Тимофей, княже псковский, челом бьет…

Писали тогда без всяких знаков препинаний, между словами тоже пробелов не делали, да и гласные буквы часто пропускали. Не такая уж и простая наука была в те времена грамота – письмо от кого получишь – без привычки не поймешь ни черта! Впрочем, Игорь привык уже… Писал быстро и ловко, буквицы словно сами собой в слова складывались…

Тоскую по тебе, свет очей моих, и имя твое пресветлое вспоминаю ежечасно с молитвою. Еще помню нашу последнюю встречу, как мы с тобой с батюшкой твоим, а моим старым другом, игрывали на лугу в кольца. Как ловко ты бросала! Обыграла тогда всех. Платье твое тонкое помню и алую шелковую запону, а еще хочу сказать про синий варяжский сарафан – помнишь, с золотыми застежками? Очень тебе идет. И к застежкам этим посылаю тебе еще искусные фибулы, и перстень златой, нашими псковскими мастерами сделанные…

Написав про подарки, князь удержал перо, задумался… перекрестился… А, была не была!

Ах, милая моя Машенька, наконец-то набрался я храбрости спросить – не выйдешь ли ты за меня замуж? Ежели да – тогда я тотчас же отправлю сватов и спишусь с братом и другом моим, а твоим батюшкой, князем Дмитрием Александровичем, дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни. Коли же твой ответ – нет, то неволить тебя не стану, и, как видно, придется мне и дальше жить этаким анахоретом, ибо кроме тебя никого не люблю и не желаю. За сим остаюсь… твой князь Тимофей, в миру – Довмонтий.

Подозвав секретаря-дьяка, князь запечатал письмо красным воском и оттиснул перстнем печать, затем задумчиво потеребил бороду.

Написать-то послание – написал… Теперь вот как отправить?

Посылать гонца по личной надобности как-то не очень, а официальным такое письмо признавать негоже… Эх, вот бы завести, как у монголов – дороги, почтовые станции – «ямы»… Любой может куда угодно поехать, любой может отправить письмо! И дойдет ведь – плати только. Хорошо устроено, удобно. Увы, пока что в русских землях – не так.

Не гонец, а человек верный… купец! Заморский гость Акинфей Окулов – старинный друг! Ну, кого еще и просить-то? Акинфей и сам купец не из последних, и всех богатых купцов, что с другими странами да по всем русским землям торгуют, знает. Так что и передаст письмецо, кому надо, а те уж… У почтенных негоциантов – «заморских гостей» – слово крепкое…

– Козьма! – Довмонт позвал было служку… но тут же раздумал, махнул рукой. – Э, нет! Сам съезжу… Все одно за стройкою приглядеть да прикинуть, где что еще строить… Козьма! Вели лошадь сделать… И свита пусть готова будет. Да, к архитектору загляни – чтоб и он…

– К кому, батюшка-княже?

– К зодчему, к Феофилакту…

В отличие от того же Новгорода, псковский князь не только вел суд и командовал дружиной, но еще и занимался городским ополчением, а также многочисленными дипломатическими и даже финансовыми и хозяйственными делами – много чего строил, много кому помогал, за что и был уважаем в народе.

Свиту Довмонт брал с собой вовсе не для охраны, а ради престижа – уж так полагалось, чтоб князь – со свитой. Иначе что ж это за