class="p1">Она опять взглянула на меня:

— Говорят, что он самый неумолимый человек.

— Не думаю, чтобы он таким остался до сего времени. Итак, скажите мне, в чём дело?

— Но почему вы его знаете и кто вы такой? — спросила она с оттенком подозрения.

— Не стоит говорить об этом. Скажите мне лучше без всяких опасений, в чём ваше горе.

С минуту она была в нерешительности, потом сказала:

— Я слышала, что он большой вельможа, который думает только о государственных делах, а не о нас, маленьких людях. Мне рассказывали, что госпожа Борд ползала на земле перед ним, умоляя пощадить жизнь её мужа, но всё было напрасно. Говорят, ни один мускул не дрогнул на его лице. А она — красивейшая женщина в Гуде. С какой стати он пойдёт против влиятельного ван Гирта только для того, чтобы помочь моему сыну, который ему ни сват ни брат?

— Может быть, вы и правы. Но каждый правитель должен смирять всё дерзкое и оказывать покровительство всему непритязательному. Что касается самого Борда, то, будучи на часах в самый день битвы, он напился. Хотя губернатор и сам не без греха, но в этом случае, по-моему, он был прав. Не бойтесь, — прибавил я, — никто не узнает о том, что вы мне скажете, никто, кроме меня и губернатора. А мы оба умеем хранить секреты.

Она вспыхнула:

— Вы, наверно, считаете меня неблагодарной, сударь, простите меня.

И она рассказала мне всё.

Звали её Кларой ван Стерк. Она была дочерью некоего ван Ламмена, который когда-то был здесь бургомистром.

Потом она обеднела, и теперь, кроме этого домишка за городскими стенами, у неё ничего не осталось. Её муж умер. Дочь ван Гирта Марта была помолвлена с её сыном, но теперь ван Гирт не хочет и слышать об этом браке, рассчитывая выдать её за некоего ван Шюйтена, богача, летуна сорок старше её. Марта не хочет выходить за него. Но, как я и сам знаю, есть тысячи способов сломить сопротивление девушки — вещь совершенно простая, повторяющаяся каждый день, и никто не обращает на это внимания.

— Поистине, грехи родителей взыскиваются с детей, — прибавила с глубоким вздохом моя новая знакомая, заканчивая свой рассказ. — Проклятие тяготеет над родом человеческим, и мы не в силах стряхнуть его…

— В войске, которое принц набрал в нашем городе, есть какой-то ван Стерк. Не это ли ваш сын?

— Да. Он пошёл в солдаты, чтобы мечом возродить свои рухнувшие надежды. Но невозможно сделать всё так быстро, как бы хотелось. После нашего разорения число наших друзей сильно уменьшилось, и пройдёт много времени, прежде чем ему удастся сделаться офицером. А когда это случится, Марта уже будет замужем за другим.

— Ну, может быть, этого и не будет. Принц дал мне разрешение на производство нескольких лиц в офицеры, по моему выбору. И принц, и я очень довольны, что нашёлся горожанин, который добровольно стал солдатом. Ведь вы, голландцы, народ слишком мирный и слишком любите загребать деньги. Ваш сын будет произведён в офицеры. Но он должен показать, что достоин этого. Я не делаю таких вещей только по протекции.

Она посмотрела на меня с удивлением и страхом.

— Но кто же вы такой? — прошептала она.

— Я здешний губернатор, сударыня.

Женщина поднялась со своего места и в смущении остановилась передо мной.

— Простите меня, ваше превосходительство. Я не знала, что передо мной сам губернатор, и назвала вас надменным и неумолимым. Извините меня, ради Бога.

— За что? Если меня называют неумолимым, то в этом не ваша вина. Может быть, они и правы. Ведь им нужна железная рука. Но оставим это. Будьте уверены, что я помогу вашему сыну, если он и его невеста этого заслуживают. Скажите мне только одно, если это не очень для вас неприятно. Вы сказали, что вы достигли мира в вашей душе. Я тоже ищу этого мира. Как вы нашли его? Она густо покраснела:

— Извольте, ваше превосходительство, я расскажу вам всё, хотя это и очень для меня тяжело.

И действительно, она рассказала мне всю свою историю. Так как это было сделано под секретом, то я не буду воспроизводить её здесь. Это была старая история, хотя каждому, кому приходится в ней пострадать, она представляется новой. Кто не любил и не грешил и для кого не было тут горя, несчастья, а иногда и смерти?

— Не скоро водворился мир в душе моей, — продолжала ван Стерк. — Не раз сидела я в отчаянии на этом пороге, глядя вдаль, пока в один горький августовский день не появился на дороге некий проповедник. Он попросил у меня стакан воды и присел здесь отдохнуть. Мы разговорились. Не знаю, как это случилось, но я рассказала ему всю мою историю, о которой не заикалась никому другому. Он выслушал меня молча. Потом, глядя вдаль и как бы собирая в себе свет от сияющих при вечернем солнце облаков, он промолвил:

«Мы все грешим и страдаем, и в сомнении и в колебаниях проходит жизнь наша, пока не придём к Господу. Никакие силы неба, земли и ада не могут продлить здесь наше пребывание. Но за грехи наши мы время от времени должны терпеть наказание, хотя нам и неизвестно, когда именно постигнет нас это наказание. Иногда же, и не совершив греха, мы должны претерпевать наказание, ибо страшны и неисповедимы пути Господни, и проходит Он по лицу земли, как буря, разрушающая в одном месте и оплодотворяющая в другом. Но кто мы, чтобы судить о Господе? Некоторые, по особой благодати Божьей, приближаются к нему в величии сердца своего, другие сокрушением грехов своих, третьи же только в жизни будущего века. Но никто не достигнет этого, пока не очистится, ибо перед Господом может стать только чистое. Но я верю, что в конце концов мы все очистимся. Здесь для этого только начало, а завершение будет там. Что же касается любви, то выслушай меня, дочь моя. Всякая истинная любовь исходит от Господа и освещает путь наш, как и мысль о Господе. Никакая скорбь, никакое отчаяние не могут омрачить её навсегда. Но иногда мы бываем обмануты легкомысленными желаниями нашего сердца. И тут большое желание побеждает более слабое, но в день завершения Господь укажет каждому своё место. Но если вы правильно принимаете мир, то ещё в здешней жизни вы всегда