Шрифт:
Закладка:
Солдат, побывавший на крыше, человек средних лет и доверявший своим глазам, не стал уличать старика в трусости перед стрельбой. Он предложил привязать фитиль, а всем спуститься вниз.
Немного поспорив для «сохранения лица», старик согласился. Ждать пришлось довольно долго. Как часто бывало, неравномерная смесь принялась шипеть, как вода на раскаленной плите. Гнев пробужденного огнем черного дракона длился бесконечно для солдат, робко жавшихся внизу.
Наконец раздался оглушительный взрыв. Приказ правителя набить трубы порохом до дула был, конечно, лишь образным выражением. По простому небрежению труба получила чрезмерный заряд. Башня сверкнула, выбрасывая густой черный дым. Крышу снесло, и верх рухнул на головы неосторожных, которые раздразнили великую силу.
К этому времени в крепости трещали барабаны, гудели гонги. Из нескольких труб грохнули выстрелы, более удачные для целости самих труб и стрелков. Никто из самых ленивых, сонных солдат не смог бы сослаться, что не слышал тревоги, как заметил себе Юэ Бао для возможного доклада Хао Цзаю.
Правитель заседал в ямыне – правительственном дворце, завершая суд над тремя преступниками, уличенными в ночном грабеже и убийстве. Обвиненные в надетых на шеи тяжелых досках – кангах, сжимавших также и кисти рук, выслушивали приговор на коленях. Из уваженья к суду и высокому сану судьи все присутствовавшие тоже пребывали на коленях.
Посланный Юэ Бао младший начальник, человек старый и сильно ожиревший, почтительно полз от порога, чтобы доложить правителю о появлении «степных червей». Остановив невежу и невежду движением руки, Хао Цзай закончил торжественную формулу приговора.
Хао Цзай все слышал. Его быстрый ум сразу связал все в одно целое. И свел, по привычке мыслителя, к первому положению, двойному: либо дикие хотят сорвать выкуп, как произошло в Калче, либо захотят взять город, дабы взять все. Каждая часть двойного, в свою очередь, предлагает две новые части. Следовало сначала исключить одно из двух первых…
Но ничто не может прервать течение суда, кроме пожара самого здания, и правитель вынес смертный приговор. За совершенные преступления полагалась мучительная казнь, с предварительным объявлением о дне, публичная для воспитующего устрашения. Ввиду угрозы войны правитель воспользовался своим правом помилования: приказал казнить немедленно перед ямынем простым отсечением головы. В предстоящем беспорядке осужденные преступники вообще могли избежать наказания. Хао Цзай проявил предусмотрительность, которую вряд ли кто успел оценить, но Хао Цзай не нуждался ни в лести, ни в одобрении.
Холмы Тысячи Пещер лежали вне городской стены. За пределами укреплений находились и сотни караван-сараев, складов и самых различных жилищ, от крепко поставленных заезжих и торговых домов до беспорядочных сборищ лачуг и лачужек с населением, постоянно обременявшим власть заботами. Тому пример – только что законченное судебное разбирательство, отнюдь не радующее судью. Подобные гадостные занятия утомляли душу правителя Туен-Хуанга. Мудрые правила человеческого общежития были установлены Кун-Цзы пятнадцать веков тому назад! Каков же тогда был мир, коль столько усилий оставили так много грязи. История ничего не сообщала о распространении преступности, что не обманывало Хао Цзая. Сам историк, он знал, что дурное следует гасить молчанием.
В вольном поселении между холмами Тысячи Пещер и стеной Туен-Хуанга обитали грузчики, погонщики, которые нанимались в караваны взамен тех, кто не хотел далеко уходить за пределы Поднебесной или не желал идти в нее с караваном, пришедшим с запада. Ютились здесь и самые различные ремесленники, например скульпторы забавных изделий из мягкого камня, грубых, но развлекающих воображение, и подобные им живописцы. Гнездились поставщики, продававшие женщин на час или на всю дорогу, торговцы детьми, обученными для любителей. Не все занятия жителей вольного городка были одинаково почтенны. Власть, как известно, вынуждена мириться, допускать, чуть ли не поощрять то, от чего мыслитель приходит в негодование: лучше позволить совершать нечто, без чего люди еще не могут обойтись, открыто и под наблюдением, чем путем тщетного запрета погрузить в темноту, где дурное распустится особенно ядовитыми цветами.
Среди людей, занимавшихся перечисленными и прочими допущенными делами, легко устраивались те, которые прикрывались ремеслами и занятиями, на самом же деле – воры, грабители, скупщики краденого, торговцы и перепродавцы товаров, не оплаченных пошлиной. Здесь в проулках и закоулках всегда бывало многолюдно.
Тревога – особенно гром боевых труб – вызвала панику. Не надеясь на зыбкие стены собственных жилищ, одни бросались к городу, другие – к холмам Тысячи Пещер. Подбежавшие к городу наткнулись на закрытые ворота. Их крики и просьбы не повлияли на запоры. Кое-где солдаты, хозяева положения, торговались, обещая спустить веревку. Кто-то прятался в тайники, устроенные в городке для разных целей.
Перевалив через холмы Тысячи Пещер, монголы ворвались в вольный городок. Не заскакивая в ограду, они рубили и кололи с выбором, скорее тешились, чем истребляли. Заполонив, вероятно, больше тысячи человек, монголы приказывали брать бревна, доски, лопаты, ломать дома, чтобы запастись орудиями. Здесь монгольскую речь знали многие. Непонимавших или мешкающих монголы рубили на месте. С удивительной для защитников Туен-Хуанга быстротой на них ринулась толпа, ощетиненная дрекольями.
Место было выбрано с очевидной предусмотрительностью – здесь когда-то стена подверглась полному разрушению, и Юэ Бао забил брешь глинобитным валом.
Боевые трубы изредка извергали огонь, дым и гром, заглушая крики и шум. Голоса «черных драконов» обладали только призрачным могуществом звука. Снаряды, может быть, и выбрасывались выстрелами, но если они и приносили ущерб нападавшим, то никем не замеченный.
Монголы прикрыли подневольных рабочих, не давая своими стрелами защитникам стены высовываться из укрытий. Скоро и в этом не стало необходимости. От сухой глины, в которую под ударами рассыпалась стена, поднялась непроглядная пыль. Выждав, монголы нажали на толпу. Спасаясь от монгольских клинков и разъяренных суматохой лошадей, несчастные собственной грудью закончили разрушение.
Пленники ринулись вперед. Бегство от монголов было нападением на защитников города. Плотные ряды солдат встретили толпу густым лесом пик, выровненных самим Юэ Бао по шнуру. Если кто из несчастных жителей и пытался остановиться, как пловец, влекомый теченьем, то его уносили невольные разрушители стены, ослепшие от ужаса и пыли, дико рвавшиеся только вперед, как беглецы в дыме степного пожара.
Монголы визгливо выли, горяча себя и лошадей. Лошадь видит в пыли во много раз лучше человека. Через облака истолченной глины на штурм шли не монголы, а монгольские лошади. Привычные к бездорожью, они умело выбирали, куда опереться чутким копытом.
Разделенные преградами образования, должностей, заслуг, имущества, все
