Два месяца спустя устройство доставили к мисс Тэлбот, и она с изумлением узнала почерк Домициана Мальграфа.

После многих бесплодных попыток, нажимая наугад кнопки, сферу удалось открыть; она распалась на две половинки. Мисс Тэлбот развернула свиток – в нем содержалось письмо от Мальграфа на нескольких листах длиною в целый ярд. Письмо это, за вычетом кое-каких абзацев и отдельных фраз личного свойства, мы и предлагаем читателям в соответствии с пожеланием автора.

Конечно, легче всего объяснить невероятную историю Мальграфа, приняв ее за плод его прихотливого воображения. По мнению тех, кто знал Мальграфа, такая мистификация была бы вполне в его духе. В своем собственном причудливо-фантастическом стиле он, говорят, был отчасти любителем розыгрышей. Поиски начали заново, предполагая, что он, возможно, живет где-нибудь на Востоке. Все острова в окрестностях моря Банда будут обследованы самым тщательным образом.

Однако некоторые подробности этого дела представляются довольно таинственными. Материал, из которого изготовлена сфера, и содержащиеся в ней механизмы не поддаются объяснению, как и материал, на котором написано письмо, и употребленные для него чернила. Бумага по своему химическому составу напоминает как пергамент, так и папирус, а чернила и вовсе не имеют земных аналогов.

Письмо

Дорогая Сильвия!

Ты всегда считала меня безнадежным мечтателем, и я последний, кто попробовал бы или хоть помыслил оспорить такое мнение. Можно еще добавить, что я из тех мечтателей, кто не в состоянии удовольствоваться одними мечтами. Как правило, судьба их прискорбна и плачевна, ибо они не могут воплотить в жизнь свои фантазии.

В моем же случае попытка воплотить мечты в действительность принесла небывалый результат: я пишу это письмо с планеты, которая находится в отдаленной части двойного лабиринта времени и пространства, на расстоянии миллионов лет от того мира, где живешь ты и где родился я.

Как тебе известно, я никогда не придавал большого значения земному и материальному. Современность меня злила, и я был снедаем своего рода ностальгией по иным временам и дальним пределам. Какая странная случайность, что я оказался именно здесь, а не в иных пределах на безграничных и непреходящих просторах бытия. Давно уже меня посещала мысль, возможно ли подчинить себе законы, определяющие наше расположение во времени и в космосе, и по собственной воле перемещаться с одной планеты на другую, из одной эпохи – в совсем иную.

Но лишь после того, как ты меня отвергла, мысли эти приняли практический оборот. Ты сказала, что мои мечтания столь же бесполезны, сколь и неосуществимы. Быть может, я, помимо всего прочего, возжелал доказать, что они не так уж неосуществимы. Полезны ли они или бесполезны, меня не интересовало, да и никто не может дать ответа на такой вопрос.

Не стану утомлять тебя подробным рассказом о моих исследованиях. Прежде всего я стремился изобрести машину, с помощью которой смогу путешествовать во времени, проникать в прошлое или в будущее. Я начал с теории, что движением во временно́м измерении можно управлять, ускоряя его или обращая вспять посредством некой особой силы. Таким способом я мог бы перемещаться вперед и назад через века и эпохи.

Скажу только, что мне удалось выделить эту теоретическую темпоральную силу, хотя я так и не постиг ее происхождения и не понял ее природы. Это всепроникающая энергия с длиной волны короче, нежели у космических лучей. Затем я изобрел особый сплав, совершенно прозрачный и чрезвычайно прочный, как нельзя лучше подходящий для того, чтобы служить проводником и накопителем темпоральной силы.

Из этого сплава я построил свою машину, движители которой способны развивать практически неограниченную мощность. Обратить эту силу, чтобы двигаться назад во времени, можно, пропуская ее поток сквозь некоторые редкие и крайне летучие химикаты, заключенные в специальное устройство, напоминающее большие песочные часы.

После долгих месяцев тяжелого труда готовый механизм стоял на полу моей чикагской лаборатории. Он был приблизительно сферической формы, чуть приплюснутый сверху и снизу, как китайский апельсин. Его можно было герметически запечатать, а внутри я поместил кислородный аппарат. Оставалось достаточно места для троих человек, а также трубчатых генераторов, целой батареи хронометрических циферблатов и панели управления со множеством рычажков и переключателей. Все эти детали были сделаны из такого же материала и прозрачны, как стекло.

Я обозревал все это с изрядной долей гордости, хотя никогда не любил всяческую машинерию. Была какая-то восхитительная ирония в том, что я вознамерился при помощи этого сверхмеханического устройства сбежать из перенасыщенной машинами эпохи, в которой родился.

Первым делом я собирался исследовать будущее. Я рассчитывал, что, если перемещусь достаточно далеко вперед во времени, найду одно из двух: или человечество сумело отказаться от сложных громоздких механизмов, или было уничтожено ими и на смену ему в ходе обыденной эволюции пришел новый вид более разумных живых существ. Если же будущее человечества так и не откроется мне, я смогу обратить действие темпоральной силы вспять и отправиться в давно прошедшие эпохи. Там, если история и сказки не лгут, условия жизни созвучнее моим вкусам и склонностям. Но любопытство мое более всего стремилось к неведомому грядущему.

Все свои исследования я проводил в одиночку. Помогал мне только китаец Ли Вон – мой повар, камердинер и домоправитель. Поначалу я даже ему не рассказывал о назначении механизма, хотя и знал, что Ли Вон – умнейший из смертных и хранить секреты умеет как никто. Стань общеизвестна моя цель, меня наверняка подняли бы на смех. К тому же масса двоюродных, троюродных и прочих родственников ревниво наблюдали за моим наследственным достоянием… а в нашей стране полным-полно стряпчих, алиенистов и лечебниц для душевнобольных. Меня всегда считали чудаком, и я совсем не хотел дать любезным родичам юридические основания совершить действие, известное под названием «законопатить в психушку».

Я намеревался путешествовать по времени в одиночку, но, когда закончил машину и все было готово к отправке, я понял, что не смогу обойтись без своего верного помощника Ли Вона. Мало того что миниатюрный китаец – надежный и бесконечно полезный слуга, он еще и отличный товарищ. У себя на родине он отнюдь не простолюдин, совсем напротив – человек большой учености. Хотя он пока еще плохо владеет английским, а я знаю лишь начатки китайского, мы с ним часто беседовали о поэзии и философии его родины, а также и о других, не столь возвышенных предметах.

Ли Вон выслушал известие о предстоящем путешествии с благодушным апломбом, как если бы я сообщил, что мы отправляемся в соседний штат.

– Моя