* * *

Теперь я понял, почему водила-дальнобойщик проскочил мимо мотеля и устремился туда, откуда ему быстро велели ушиться, — развилка! Я мчался по Варшавскому шоссе на старенькой, но еще резвой «Таврии», и эта развилка (Буча уже осталась позади) совсем не была похожа на ту, перед которой в задумчивости остановился древнерусский витязь. Хотя бы уже потому, что надписи на указателях напоминали древние, выщербленные самим временем письмена на скрижалях, расшифровать которые под силу разве что толковому ученому-палеографу. На нужном мне указателе уцелели лишь три буквы, будто приглашающие в Вечный город — «…рим». Это было все, что, как я догадался, сохранилось от призывного «П-т «Приют пилигрима». Вторая же железная стрела — направо, так сказать, пойдешь, вовсе лишена информации, одни лишь белесые разводы по ржавчине. Тоже, видимо, прибацанный какой-то мотель, не нуждающийся, вопреки здравому смыслу, в постояльцах. До конца, впрочем, я не был уверен, что поворот налево выведет к нужному объекту, но интуиция подсказывала: я на верном пути.

И справа от Варшавского шоссе, и слева — лесная глухомань. Преобладает медь сосновых стволов, иногда разбавляемая ослепительно белыми березовыми мазками и серовато-коричневыми — дубов, осин, берестов, лип. Я усмехнулся — дедок-бучанин, который показал, как выехать на шоссе, в ответ на мой второй вопрос, грибные ли здесь места, заметил: «Грибные, а как же! Особенно за поселком. Только там чаще находят не грибы, а трупешники». Прав дедок, подумал я, сворачивая налево и питая надежду, что «…рим», Вечный город близ Бучи, обязательно откроется мне.

Дорога, поначалу прямо, как копье, рассекающая лес, вскоре слегка запетляла, как испуганная змея, уползающая куда подальше. Проехав километра три, я увидел, наконец, красивое трехэтажное здание из красного кирпича, окруженное высоким двухметровым, тоже сложенным из кирпича забором. Ни вывески, ни таблички, ни каких-то букв над аркой ворот, которые пояснили бы, что передо мной — «Приют пилигрима». И пилигримов не замечается — в кустах попрятались, что ли?

Я подъехал вплотную к воротам и заглушил мотор. Тишина наступила такая, что показалось, — уши у меня заткнуты ватными тампонами. Даже птиц почему-то не слышно. И во дворе, он клочковато просматривается сквозь ворота — низ у них из цельнолитого металла, танк, и тот эту махину не свалит, а верх состоит из арчато сошедшихся, мастерски, тонко выкованных в виде сосновых веток прутьев, вот сквозь них и виден немножко отлично ухоженный, с цветочными клумбами, с дорожками, посыпанными чистым желтым песком, так вот, во дворе — тоже никого. Совершенно пустынный двор. На миг показалось, что этот цивилизованный, посреди дремучих дебрей, кусочек земли напоминает корабль «Летучий голландец», где все в целости и сохранности, только вот людей нет.

Я ошибся. Из симпатичного строеньица при воротах, тоже, кстати, не лишенного архитектурного изыска — будка напоминала крепкий красный гриб (круглая крыша в форме шляпки), а, если хотите, и фаллос, вышел мощного телосложения, обличьем смахивающий на нацмена парень лет двадцати восьми и, приоткрыв калитку, весьма неприветливо спросил:

— Какого черта? Заблудился?

— На морде лица написано? — недобро прищурился я, зная, что на наглость лучше всего ответить наглостью. Это заметно охлаждает пыл того, кто первым позволил ее себе. Но палку перегибать не следовало, и я уже дружелюбно произнес:

— Приятеля ищу, понимаешь? Краем уха услыхал, что он тут у вас охранником числится. Веня Бык, не знаешь? Он год назад как из зоны откинулся.

— Что-то путаешь, дружище. Я тут уже три года кантуюсь, и никакие Вени или Быки мне что-то не попадались.

— Точно? — вскинулся я.

— Ну! — пожал плечами сложенный, как античный бог, охранник.

Я в сердцах выдал самое распространенное трехсловное ругательство и после некоторой паузы расстроенно произнес:

— Жаль! Очень надеялся, что Веня поможет найти непыльную, денежную работу. Только зря губу раскатал!

— Ты что, тоже из…зоны?

— Не-а. По этой части у меня только Венька. Друг детства… Вместе росли на Чоколовке. Слушай, приятель, пивка хлебнуть не желаешь? В Буче прихватил, ледяное, прямо из морозилки. И светлое есть, и темное. Какое предпочитаешь?

— Лучше темное пиво, чем светлое будущее, — показал в усмешке белые, как у звезды Голливуда, крепкие, но какие-то треугольные и весьма острые зубы «нацмен». — Только… Только нам вообще-то не разрешается, когда при исполнении.

— А кто тебя увидит? Тут у вас тишь да гладь, — кивнул я на пустынный двор.

— Может, и так, но порядки здесь строгие. Ладно, давай.

Бутылку пива новый знакомец осушил в два глотка, отчего я сделал вывод, что дисциплина здесь действительно строгая.

— Значит, без работы, говоришь?

— Угу.

— А что умеешь?

— Воевать, наверное.

— Ну, в Афгане ты не был. Ты тогда еще под стол пешком ходил.

— А ты вообще сосунком был.

— Значит, повезло нам обоим. Ну, рассказывай, где служил.

— Воздушный десант, — с достоинством ответил я, что было сущей правдой, я ведь вертолетчик полка ВДВ, и кое-какими приемами ближнего боя владею вполне сносно.

— По кирпичу — ладонью?

— По кирпичу не кирпичу, но кое-что умею.

Охранник, кажется, меня зауважал. Ничего удивительного: сила, помноженная на умение, всегда котируется.

— Пойми, корешок, ни квартиры — вдвоем с матерью в гостинке, ни приличной машины, ни нормального заработка. А жить хочется, как настоящему еврею из анекдота: получает тысячу баксов в месяц, две тысячи отдает жене, а на оставшиеся три живет сам.

— Размах у тебя, однако, — засмеялся «нацмен».

— Хочешь сказать — тут тоже нечего ловить?

— Ну почему, — уклончиво ответил мой визави. — В общем-то, нормально.

— Ладно, — сказал я и приготовился хлопнуть дверцей. — Как понимаю, Вени, у которого погоняло Бык, у вас нет и не было.

— Погоди, дружище. К трем явится наш старшой, и я закину ему насчет тебя. По-моему, одно место у нас гуляет. Авось, помогу тебе. Только ты не мозоль глаза своей… «иномаркой». Лес большой, поезжай, подыши воздухом…

Лесным, отменным, замечу, и на вкус, и на запах воздухом я вдоволь надышался во сне, прикорнув в салоне «Таврии» при двух открытых дверцах. Проснулся, как мысленно дал себе установку, ровно без четверти три — освеженным, бодрым.

Начальник охраны, а вернее, службы безопасности начал с того, что подозрительно оглядел меня — так, словно был осведомлен, что в их стан засылается шпион. Я спокойно выдержал его недоверчивый тяжелый взгляд, и подозрительности в этом неприятном человеке — рыжеволосом, с невыразительно-желтыми, даже блекло-рыжими глазами, кажется, поубавилось. И еще я обратил внимание на его уши — слишком мясистые, хоть на холодец