То, что Хрущев не настоял на том, чтобы Кеннеди дал не конфиденциальное, а публичное обязательство (а он мог этого добиться, как это видно из слов Раска) о выводе ракет из Турции, – было его большой ошибкой и стоило ему впоследствии дорого. Кеннеди был провозглашен средствами массовой информации как несомненный победитель в опасном кризисе, поскольку никто не знал о секретной сделке по „обмену базами» на Кубе и в Турции, а все видели только унижение Хрущева, когда вывозились советские ракеты.

Фактически же окончательное урегулирование кризиса не было ни большой победой, ни крупным поражением для обоих лидеров. Кеннеди, по существу, добился восстановления status quo, которое существовало вокруг Кубы до ввоза советских ракет. Но ему пришлось де-факто согласиться с присутствием на Кубе советского военного персонала. Главное, Хрущев добился обязательства от Кеннеди не нападать на Кубу (т. е. то, что он и Кастро хотели), а также дополнительного обязательства о вывозе американских ракет из Турции. Правда, последнее обязательство осталось „за занавесом», это дало Кеннеди большое пропагандистское преимущество.

Потребовалось еще около двух месяцев интенсивных дипломатических переговоров и обменов посланиями на высшем уровне, и только 7 января 1963 года заместитель министра иностранных дел СССР В. Кузнецов и постоянный представитель США при ООН Э. Стивенсон направили Генеральному секретарю ООН совместное письмо, в котором в связи с урегулированием кубинского кризиса предложили снять этот вопрос с повестки дня Совета Безопасности.

Итоги и уроки кризиса

Все последующие администрации США в той или иной форме подтверждали готовность придерживаться договоренности 1962 года. Вместе с тем периодически американская сторона предъявляла нам разного рода претензии, пытаясь расширительно, к своей выгоде, толковать смысл договоренности 1962 года, которая не была оформлена в том году в письменном виде, поскольку от этого тогда уклонилась администрация Кеннеди. (Кеннеди уклонился от официального оформления своего обязательства не нападать на Кубу, поскольку Кастро отказался разрешить Соединенным Штатам проконтролировать на кубинской территории вывоз советского наступательного оружия. Хрущев вынужден был удовлетвориться устным заверением о том, что США не будут нападать на Кубу, если на ней не будет размещено советское наступательное оружие. Здесь также сказалась спешка, в которой действовал Хрущев).

Мне навсегда запомнилась лихорадка октябрьского ракетного кризиса, когда всеобщий мир буквально висел на волоске и когда руководители СССР, США и Кубы вынуждены были, что называется, „на лету» вчитываться в тексты адресованных друг другу посланий. В решающий момент кризиса Кеннеди и Хрущев оказались на высоте, проявив политическое мужество и выдержку. Что если бы на месте Кеннеди оказался Рейган, вместо Макнамары – Уайнбергер, а госсекретарем был бы не Раск, а генерал Хейг?

Чтобы понять всю опасность военного конфликта вокруг Кубы, достаточно напомнить, что советские ракеты тактического и среднего действия имели десятки ядерных зарядов, целями которых могли стать крупнейшие города Америки, включая Нью-Йорк, Вашингтон, Чикаго.

Оценивая в целом карибский кризис, хотел бы отметить его значение для последующего развития советско-американских отношений – он убедительно показал опасность прямого военного столкновения двух великих держав, которая была предотвращена – на грани войны – лишь быстрым и мучительным осознанием обеими сторонами катастрофических последствий такого столкновения. Именно в силу этого упор был сделан на политическое решение конфликта, чему в немалой степени помогло наличие прямого конфиденциального канала между руководителями обеих стран. Даже сейчас, много лет спустя, это совместное решение можно считать моделью успешного управления кризисом. Стало ясно, что третьей мировой войны можно избежать.

Кубинский кризис имел важные долговременные последствия. Оба правительства, оба лидера Хрущев и Кеннеди, вольно или невольно стали осознавать большую опасность возможности повторения такого кризиса, в котором они прямо противостоят друг другу. Более того, они осознали необходимость ослабления напряженности после урегулирования кризиса. В течение следующего 1963 года был подписан ряд соглашений между Москвой и Вашингтоном, включая договор о частичном запрещении ядерных испытаний и соглашение об установлении „горячей линии» (прямой связи) между обеими столицами.

Кроме того, зависело это или нет от октябрьского кризиса 1962 года, но ни в 1963 году, ни позднее не возникало новых серьезных кризисных ситуаций, связанных со спорами вокруг другого опасного очага – Берлина. Не возникало больше и угрозы американского вторжения на Кубу.

Однако кубинский кризис имел и серьезные негативные последствия долгосрочного плана. Советское руководство не могло забыть унизительной потери своего престижа, граничившего с поражением, когда ему пришлось на глазах всего мира признать свою слабость и вывозить обратно свои ракеты с Кубы. Наш военный истэблишмент воспользовался этим для того, чтобы добиться новой программы наращивания ракетно-ядерных вооружений, что дало новый импульс гонке вооружений, которая по набиравшей силу инерции продолжалась еще почти тридцать лет, хотя и делались попытки ограничить какими-то рамками эту гонку.

Кубинский кризис сыграл свою роль и в политической судьбе самого Хрущева. Когда через два года на специальном пленуме ЦК партии в Москве решался вопрос о его отставке со всех постов, то многие в своих выступлениях весьма критически отзывались о личной роли Хрущева в создании кубинского кризиса.

Кризис дал обоим правительствам и лично мне как послу хороший дипломатический урок: сохранение негласных контактов между противоборствующими сторонами, особенно в период острых кризисов, имеет большую ценность. Я не берусь предсказывать, чем бы мог закончиться кубинский кризис, если бы не было тогда таких контактов. Во всяком случае последствия могли бы быть самыми катастрофическими.

Опыт кубинских событий, по существу, задал основное направление моей дальнейшей четвертьвековой дипломатической деятельности на посту посла: я хорошо понял, сколь важно быть активным звеном сугубо конфиденциального постоянного канала связи на высшем уровне для прямого, порой не всегда приятного, но по возможности откровенного диалога между высшими руководителями обеих стран. Думаю, что подчас это был, пожалуй, единственный путь, который не дал „холодной войне» превратиться в горячую. Дальнейшая история наших отношений, которая излагается в других главах книги, это подтверждает.

Сам конфиденциальный канал должен действовать на постоянной основе, а его непосредственные участники должны обладать определенным дипломатическим и политическим багажом и кругозором. Главное, однако, заключается в том, что такой канал не должен использоваться правительствами для дезинформации. Дипломатическая игра, конечно, всегда присутствует, но намеренная дезинформация недопустима, ибо рано или поздно она обнаружится, и канал связи потеряет всякую ценность. Так и произошло, например, в случае с Большаковым.

Кстати, в американской печати получила хождение версия о том, что видную роль в решении кризиса сыграл телекомментатор Скалли, который якобы с ведома Белого дома поддерживал контакты с резидентом нашей разведки в Вашингтоне советником посольства Александром Фоминым (его настоящая фамилия Феклистов). В одном из вашингтонских ресторанов, где они