— Чудеса, — прошептал Бизанкур.

— Не без этого, — скромно подтвердил демон. — Так вот, повторяю, тебе не составит особого труда делать то, что ты делаешь, почаще и с размахом. Понял, мой мальчик? Примерно так же, как упиваются флагелланты своей ересью самоистязания. Но это не особенно вкусно, просто насыщает. А невинная кровь — это десерт… Твоей задачей будет убедить своих последователей, что упиваться детской кровью куда более дерзко, смело, отчаянно и под силу только вольному и свободному человеку, не такому, как все. Избранному. И таких под твоим началом должно быть много. На долгие, долгие годы, которые Темный Князь дарует тебе. Впрочем, ты же понимаешь, что сойдут не только дети. Старики, женщины, мужчины… Любых сословий и возрастов. И чем большими мучениями будет сопровождаться их уход, тем слаще будет нам это. И назавтра вы с вашим другом, который сейчас докушивает курочку и доласкивает сладчайшую из дев, должны будете покинуть гостеприимный двор его святейшества.

Жан-Жак задумался.

— Ты думаешь, что скажет на это твой добрый покровитель, его святейшество папа, не правда ли? — усмехнулся Бельфегор. — Да ничего особенного. Мы не станем его очень уж беспокоить. У него слишком много своих дел перед смертью. Ему ведь осталось всего ничего. Но и не так уж мало. Он был великолепен, и потомки будут долго спорить над тем, кем же он был на самом деле — покровителем искусств, жуиром, «грешником среди грешников», намного опередившим время свободомыслием и искусной дипломатией. Великолепный политик, хитрый демагог, талантливый финансист, который не трепетал перед сильными мира сего, напротив, это они склонялись и смирялись перед ним.

— Почему в прошедшем времени, ведь он жив… — начал было Жан-Жак, но демон прервал его:

— Потому что его дела, по крайней мере, касающиеся тебя, закончены. Ты получил неплохое образование, знаешь и умеешь много более своих сверстников — папа тобой доволен. А стало быть, довольны и все мы. Теперь приходит твое время, и… самое главное, не ограничивай себя… Ну разве что в еде. Не бери пример с этого кадавра.

Филипп Вико, доев курицу, рыгнул, глаза его осоловело моргнули. «Не обманул», — прошептал он в который раз.

Демон щелкнул пальцами, и на подносе тотчас же возникло жаркое из кролика, украшенное нежными печеными каштанами, молодым картофелем и свежей зеленью:

— Вот ведь, не напасешься на него, проглота, еды… А вот тебе следует и подкрепиться уже, Жан-Жак-Альбин де Бизанкур, ты-то еще ничего не ел.

И Жан-Жак последовал совету и насыщался, покуда умелые пальцы Лилит нежно разминали мышцы его шеи.

— И учись уже брать от жизни все, что она предлагает… а что не предлагает, бери сам, — после того как тот поел, сказал Бельфегор. — Чего бы ты, к примеру, сейчас хотел?

Жан-Жак немного подумал и покраснел, косясь на Лилит. — Браво-браво, — кивнул одобрительно демон. — Лилит, сестра моя, долго ты забавлялась жирненьким поросенком Фернаном, теперь порадуй этого соблазнительного проходимца, Бизанкура.

— О да-а-а… — прошептала она, опаляя его своим дыханием, в котором запах корицы смешивался с запахом имбиря. — Ты и в самом деле красив нечестиво… И теперь непременно на шелковых простынях, а?.. Гори она, эта солома.

И солома и в самом деле вспыхнула на каменном полу, не оставив после себя и следа, а посреди кельи тотчас возникла огромная кровать с нежнейшим бельем.

— За дело, юноши, до рассвета еще далеко, — раскинулись на нем обольстительные твари.

* * *

— До заката еще далеко — за дело, юноша, — эхом из прошлого раздалось над самым ухом Бизанкура. — Куда ты там унесся? Возвращайся-ка, успеешь повитать в облаках. Нам еще много чего узнавать и запоминать. То есть не нам, а тебе…

Жан-Жак потряс головой, возвращаясь в двадцать первый век и в который раз поражаясь тому, что, сколь бы длинной и насыщенной событиями ни была у него жизнь, но расстаться с ней он не готов совершенно. Поэтому он сделает все, чтобы длить и длить ее.

— Ты не потерял еще нити разговора? — осведомился Бельфегор.

— Семеро детей в разных точках земного шара, семь христианских добродетелей, — порадовал его ответом Жан-Жак.

Демон кивнул:

— Молодец… Так вот, это не просто детки, раз им предначертано стать апостолами нового Мессии, — продолжал демон. — Нормальная тема, да?.. Нам тоже не нравится. И твоя задача — не допустить этого. Истребить их всех, а значит, и все добродетели. И тогда ты, дорогой мой… Здесь полагается барабанная дробь.

Бельфегор шутил, но лоб красотки, в чье тело он рядился, все так же прорезала вертикальная морщина между бровей.

— И тогда ты получишь в награду вечную — подчеркиваю, ВЕЧНУЮ — жизнь и место подле правой руки Сатаны… Что, дух занесся? Вижу, да…

Белла прошлась по ковру, нервно зарываясь в мягкий ворс босыми пальцами ног. Пышные ее кудри метались языками темного пламени. Жан-Жак сглотнул, боясь проронить хотя бы звук или вздох.

— Как ты догадываешься, это будет не особо легко, — сурово произнес демон. — На кону Большая игра. Игра, которая насчитывает тысячелетия. Свирепая война светлых и темных сил. Это здесь все на первый взгляд спокойно, а видел бы ты, что творится по ту сторону… Примерно то же, что здесь во времена самых жестоких сражений. Угадай, кто должен победить в этой войне? Пра-авильно. Тот, по чью правую руку ты целишься занять место. Целишься же? Пра-авильно. Старайся. И помни — в первую очередь ты стараешься для себя. Как истинный эгоист, который хочет удобно жить, сладко есть, уютно спать и делать все остальное. Только делать это не жалких шестьсот шестьдесят шесть лет, а вечно. Понимаешь? Вечно. Сладкий приз, не правда ли? А вот если в живых останется хотя бы один из этих детишек… Ты провалишь свою миссию и пошатнешь чашу весов в сторону света, а что будет с тобой самим, мне неловко даже выговорить. Адский котел покажется тебе раем, поверь старому доброму дядюшке Бельфегору.

Струйки пота, которые вновь поползли по спине Жан-Жака, были на этот раз ледяными.

— Так, теперь лирику в сторону, — решительно объявила Белла, присаживаясь на постель и приглашающе похлопав ладонью рядом с собой. — Чтобы грохнуть ребеночка, нужно подобраться к его родителям — либо отцу, либо матери… Нет, ты не понял. Не убить их, не все так просто. Что ж ты наивный такой, у тебя на лице все написано. Слушай и запоминай. Тебе нужно любым способом уболтать кого-то из родителей отдать тебе три минуты жизни их ребенка. Три. Гребаных. Минуты.

Возникла пауза, во время которой Жан-Жак судорожно пытался сообразить, как три минуты жизни ребенка могут изменить ход всемирной истории.

Белла тихонько рассмеялась:

— Нет, право слово, забавно наблюдать за тобой… Не обижайся. Все просто. Эти три минуты будут в жизни ребенка решающими. Например, случайно в ванне притопнет гаденыш. Столько времени без воздуха ему не продержаться, дети ведь не фокусники. Ну или на веточке какой он повиснет. Веточка хрясь, ребенок всмятку. Мало ли на свете ситуаций, когда минуты решают все? Мы этим обменом минутками на жизнь отличнейшим образом пользуемся, и всегда на ура. Ведутся практически все. Что такое три минуты? Да тьфу. Вот так они и думают — подумаешь, три минуты. Иногда и одной хватает. Зазеваешься так, хрясь — и тебя машина сбила. Как недавно вот одного в Москве, возле ресторанчика «Джуманджи»…